– Потушим. Вустин! Вам надо было танцевать с матерью Саломеей.
– Вот! Тогда бы он так просто не встал.
– Господа, живот у всех в порядке? У меня что-то крутит.
– Вы бы больше эклеров ели. Сожрали штук пять! Это из-за вас подвозить пришлось.
– Вам-то что? Вы зато по части напитков… Смотрите, не напрудите в постель.
– Оштрах, киньте подушку, я его…
– Тише вы! Сейчас в карцер пойдете!
– И отлично – Листопадова помучаем.
– Раевский не даст.
– А там нет никакого Раевского. Вустин! Признайтесь – вы все сочинили?
– Ему пригрезилось. Он сохнет по Раевскому.
– Тьфу!
– Да, да! Вустин! Вы оглохли? Вам надо было танцевать с Раевским.
– Лучше сразу с ректором.
– О-о-о! Вот был бы номер!..
– Ага. Руку на талию, голову на грудь…
– Господа, перестаньте! Меня сейчас стошнит.
– Нет, лучше с Саллюстием. Вустин! Здорово-то как: борода в рот лезет, козлом попахивает!
– Полный рот шерсти!
– Ме-е-е!..
– И сразу в альбом – любовную лирику. Потом показать, и сразу пятерка будет. В отличниках будете ходить!
– Заглохните, сволочи, надоели!..
– Что за выражения. Вы что, Вустин – с лакеями говорите?
– Известно, он груб. Он сыграл бы активную партию.
– А ректор – мазо.
– Где вы такого нахватались?
– Не ваше дело. Идеи витают в воздухе, господа. Александр Блок.
– Ваши идеи витают в каком-то своеобразном воздухе.
– Верно. И знаете, где такой воздух?
– Молчите лучше.
– Нет, знаете?
– Молчите, убью!..
– Такими идеями, сударь мой, пахнет в…
Удар подушкой. Еще один. Пыхтенье, писк. Луна, прожектор, черное небо.
Часть вторая. Имею честь
1
Наивный Швейцер недалеко ушел в своих колебаниях, он не знал, что в юности чувства склонны господствовать над разумом. Швейцера утвердило в решении событие, которым именно чувства и хотели возбудить – правда, совсем не те.
До солнечного затмения оставалось три часа, и он все еще не знал окончательно, пойдет ли в кухню, заглянет ли за дверь – дальше его фантазия не простиралась. За доводы разума Швейцер принимал обычный страх. Немного отвлекала муштра, которой заведовал отец Коллодий: шел урок строевой подготовки.
Коллодий был человеком небольшого ума: ать-два – вот все, что он знал, не считая скверной игры на скрипке. Имя очень шло ему: нечто аморфное, разбухшее, из коллоидной химии. Такими в старину рисовали прожорливых монахов-католиков: брюхо, гладкие щеки, круглые глазки, тонзура.
– Между шапкой и бровями должен оставаться зазор в два сантиметра, – учил Коллодий. – Пятки вместе, носки врозь! Между носками должна помещаться ступня – не больше и не меньше.
Коллодия не любили.