Месяц проходит за месяцем, меж тем, как вы уже знаете, моя семейная жизнь летит под откос и я сплю в задней комнате в булочной тестя. Одним дождливым мартовским вечером я вызываюсь помочь Оскару поставить в печь шоколадные маффины, как вдруг нежданная и сильная боль сгибает меня пополам. Поднос падает на пол, а я кричу как сумасшедший. Оскар и сенегалец несутся ко мне, бледные как полотно, и помогают сесть на стул. Я говорю, что уже месяцев восемь, как у меня странные боли, и что давным-давно дурацкая грыжа не дает мне покоя. Слишком давно.
– Покажись врачу, – говорит Оскар.
– Спасибо, но, думаю, через пару недель все придет в норму.
– Послушай, это не предложение, это приказ, – отрезает тесть. – Покажись врачу. Точка, никаких вопросительных знаков. Ведь это может быть и язва. Ты знаешь, у меня был клиент, который умер от язвы, так что шутить с этим не стоит. Вчера он стоял у меня перед прилавком, жевал булку с изюмом и разглагольствовал о матче любимой команды, а на следующий день лежал в гробу на кладбище.
Я поражен и подавлен. Оскар, как всегда, выразился ясно и определенно. «Лежал в гробу» холодным душем обрушилось на меня и убедило сходить к врачу. Я уже был уверен, что у меня язва. Но сначала решил проконсультироваться с Умберто. Он хоть и ветеринар, но все-таки врач.
Зал ожидания у его кабинета полон.
Со мною рядом сидят старушка-кошатница с переноской на коленях, в которой возлежит персидский котяра, тринадцатилетний подросток с мамой и хамелеоном, суровый пятидесятилетний очкарик одетый по моде прошлого века с такой же суровой и противной колли, и красивая тридцатилетняя женщина с яркой татуировкой и загадочной корзиной.
Старушка рассматривает меня несколько минут, но не может сдержать любопытства:
– А у вас кто?
– У меня блохи, – отвечаю я с широкой улыбкой.
Она никак не поймет, шучу я или серьезно. Но пересаживается подальше, бормоча на ухо коту что-то о падении нравов и невоспитанности молодежи.
Я захожу последним. Спрашиваю Умберто, что было в корзинке татуированной дивы.
– Питон. Сегодня питоны в моде, – отвечает он как ни в чем не бывало. Потом спрашивает, зачем я пришел. Впервые в жизни я захожу в его кабинет не по личному делу.
Отвечаю, что уже месяцев восемь у меня рези в животе. Врачу я не показывался лет сто, поскольку врач, который мне полагается по страховке, уже лечит мою жену, а я не хотел ее беспокоить. Ведь они подруги, так что моих секретов она держать не станет, даже если к тому ее обязывает профессиональный долг. Я почти что уверен, что у меня язва.
Мой друг укладывает меня на спину и со знанием дела прощупывает живот. Резкая боль отдается там, где он надавил. Я вижу, что он обеспокоен.
– Здесь? – спрашивает Умбрето.
Ответ легко прочесть на моем лице. Именно здесь.
Я одеваюсь, а Умберто говорит, что, с его точки зрения, это не грыжа, не межреберная невралгия и уж тем более не язва.
– Там небольшое вздутие, – говорит он. –