Вероника заплакала снова. Плакать уже было не больно: организм постепенно восстанавливался. Слёзы катились по её прелестным щёчкам, горевшим пунцовым, лихорадочным румянцем, скатывались с её красивого лица на прелестную шейку со следами от ошейника в виде пояса кровоподтёков и бляшек запёкшейся крови от шляпок болтов его шипов.
За балдахином было светло и тихо.
Веронике хотелось теперь только одного, чтобы вокруг больше никогда никого не было, чтобы её никто никогда не беспокоил, и чтобы наконец она смогла умереть… тихо, спокойно, без боли.
Она согласна была лежать так, неподвижно, ожидая наступления смерти, хоть день, хоть неделю, хоть тысячу лет. Она готова была превратиться в камень, лишь бы её больше никто никогда не трогал! Не хватали бы её за руки и за ноги, не собирали бы в кулак пучок её волосы, не вторгались бы в её тело вопреки воле её души, не причиняли бы ей больше боли….
Где-то послышался звук щёлкающего дверного замка.
Раздались голоса. В комнату, судя по эху от звуков, – не очень большую, – кто-то вошёл, переговариваясь. По голосам было слышно: это мужчина и женщина.
Вероника не могла пошевелиться, но ей хотелось в эту минуту стать размером с мышь, чтобы её не нашли, потеряли на этой чистой, белоснежной, аккуратно заправленной дорогим, шуршащим бельём постели.
Ей было страшно, что всё, что она перенесла, начнётся снова, повторится опять. Звуки мужского голоса заставили её сердце в страхе содрогнуться, а потом замереть от дикого испуга.
Внутрь балдахина снова просунулось уже знакомое теперь лицо её спасительницы.
– А-а-а, не спишь? Говорить-то хоть можешь?!..
Лицо ждало некоторое время, но потом исчезло.
– Вот она! – раздался за балдахином голос женщины. – Смотрите её!
Внутрь балдахина просунулось теперь мужское лицо с седой бородкой, с такими же седыми усами и в очках.
Вероника не могла пошевелиться, потому что знала, – это причинит ей нестерпимую боль, но ей хотелось вжаться в матрац, сравняться с его поверхностью, самой стать простынёй от испуга.
Следом в балдахин просунулась волосатая мужская рука. Она отбросила одеяло, которым было укрыто её тело.
Лицо в очках стало его разглядывать.
Вероника смотрела на это лицо, и ей было нестерпимо страшно и стыдно.
У неё было такое ощущение, что она – кусок мяса, который осматривает мясник, прежде чем его разделать. Она чувствовала, как холодные, грубые мужские пальцы касаются её бёдер, зачем-то сгибают и разводят её ноги, раздвигают её половые губы. Все эти прикосновения были болезненны и холодны, обжигали её словно холодное пламя.
Лицо наклонилось ниже к её тазу. В балдахин просунулась вторая рука с маленьким фонариком, которым мужчина стал светить куда-то в район её промежности.
Вероника чувствовала нестерпимую боль от того, что мужские пальцы проникают в её влагалище,