Балдахин зашевелился, полы его разошлись, и внутрь заглянуло женское лицо.
– Очухалась, подруга?!
Вероника что-то хотела спросить, но шевелить языком было больно, в горле всё пересохло, и она лишь замычала как корова.
– Да, тёлка, досталось тебе! – произнесло женское лицо. – Мне скажи «спасибо»! «Мамка» тебя хотела в расход пустить, поскольку решила, что ты окочуришься всё равно опосля такого крутого изъябения. Но я её уговорила, еле-еле, чтоб она отменила своё распоряжение. Она уже приказала тебя в мусорный бак бросить! А там – мусоровоз и свалка!..
Лицо замолчало и смотрело теперь на неё некоторое время, видимо, ожидая благодарности, но, не дождавшись, продолжило:
– Я за тебя пятьсот доллариев «мамке» отстегнула! Понравилась ты мне! Сразу, как увидела, влюбилась в тебя! Была бы мужиком!.. Э-эх! Ну, чё молчишь-то, говори!..
Лицо снова ожидало ответа.
Вероника хотела пошевелить языком, но боль не дала ей это сделать. Перед глазами у неё всё поплыло, и она опять окунулась в беспамятство….
Когда она вновь очнулась, воспоминания стали более отчётливыми.
Но теперь болело всё сразу, и ей уже не казалось, что кошмар пригрезился. Кошмар и был её явью.
Ей вдруг захотелось помолиться. Почему-то вдруг она обрела уверенность в том, что, обратись сейчас с молитвой к какой-нибудь святой или даже к самой Пресвятой Богородице, та спасла бы её, вызволила из этого ада.
Но Вероника не знала, как правильно молиться, и потому только горько молча заплакала.
За сомкнутыми полами балдахина по-прежнему горел свет люминесцентного освещения. В тишине гудел дроссель.
Теперь Вероника старалась не шевелиться, чтобы не закричать от пронзительной боли. Ей не хотелось, чтобы снова показалось это незнакомое женское лицо и стало бы ей рассказывать, что заплатило за неё пятьсот долларов, и поэтому её не выбросили в огромный мусорный бак, который каждое утро вывозит далеко за город тяжёлый, нагруженный всякой дрянью мусоровоз.
Потом её нашла бы живущая там, – на огромной, как целый город, помойке, – банда подмосковных бомжей и отдала бы в жёны какому-нибудь своему королю. Если бы она выжила….
Ей было гадко. Гадкость эта как оскомина гнездилась где-то внутри неё, в душе.
Она не должна быть сейчас здесь! Всё, что случилось, не должно было произойти с ней! Веронику ждала другая, счастливая судьба, полная радости, успеха, богатства…. Как она оказалась здесь? Как получилось, что в жизни её всё изменилось так резко, так стремительно, так неправильно и так непоправимо? Как если бы она заснула счастливой принцессой в светлой спальне дворца, а проснулась в каком-нибудь чуланчике, да ещё кухаркой, посудомойкой, или уборщицей… да нет, хуже – проституткой!..
Проститутка?! Шлюха?!!
В страшном сне она не могла себе такого вообразить. В её представлении проститутки были падшими женщинами, которые сами избрали себе такой путь. Это был их сознательный выбор. Они знали, на что шли! И этот выбор она не уважала! Тем более никогда даже и разу