У нее вычли бонусы за весь год и аннулировали ее зарплату за последний месяц. Теперь-то она понимает и знает, – хотя и не сказала об этом Льюису, – что заслуженно. Точно так же, как никто не стал бы жалеть наркомана, укравшего что-то у семьи, никто не должен жалеть и ее. Спросите ее сестру, спросите Мэг. Кэсси заслужила все это, и даже больше. Заслужила невозможность своевременной оплаты жилья, вынужденные кредиты по грабительским ставкам у первого попавшегося кредитора, кто вообще согласился дать ей взаймы, и в итоге потерю квартиры. Заслужила выселение на окраину города – в комнатушку в трехкомнатной квартире, некогда принадлежавшей муниципалитету, а теперь разделенной на четыре части и кишащей тараканами.
И ничто из этого даже близко не стояло рядом с тем, что она действительно потеряла.
Закончив рассказ, она подошла к раковине и наполнила стакан водой. И залпом осушила его.
– А у тебя, – она указала стаканом в сторону Льюиса, – все осталось по-прежнему. Поэтому… извини, но я не понимаю, зачем тебе подавать в суд.
Несколько секунд он сидел притихший. Видимо, сначала хотел что-то возразить, но передумал. Его лицо, его нижняя челюсть казались напряженными, но, когда он заговорил, голос звучал спокойно:
– Понимаю, ты права. Формально права. Но, Кэсси, мы же не живем формально. Я тоже кое-что потерял, возможно, что-то другое. Хорошо, вот послушай, что я думаю об этом. Дело не в деньгах. И не в компенсации. Речь идет о власти. Верно? Если бы у нас был на них компромат, например, подтвержденная информация, которую они предпочли бы держать в секрете от общественности, тогда у нас появился бы шанс торговаться.
– Торговаться… о чем?
– Вот ты чего хочешь? Они забрали твое будущее. Разве ты не хочешь его вернуть?
Она ничего не ответила. Только крепко сжала свой пустой стакан.
Не глядя на нее, Льюис вытер пятнышко на столе и продолжил тереть, даже когда оно исчезло.
– Им бы пришлось отстать от нас, – заметил он.
В ее груди вдруг возникло что-то слишком большое. Оно уперлось в ее грудную клетку, в горло. Вот и все. О чем это было, о чем он говорил.
– Нет, – сказала она быстро и громко, прежде чем в голове промелькнула мысль: «Промолчи!»
Льюис поднял голову, и в его глазах чернела тоска, то самое желание, что свернулось и у нее внутри.
– Отстали бы от нас настолько, насколько мы захотели бы. У них не было бы выхода.
Ей нельзя. Ей нельзя