Больше Вера его никогда не видела.
Тоня с каждым днем будто расцветала. Но Вере от ее цветущей радости становилось не по себе. При каждом восторженном слове о невероятном Ванечке у Веры в голове почему-то возникали неприятные и не вполне отчетливые мысли, как будто свернутые тугими бумажными комочками. Тоня взахлеб рассказывала, что у Ванечки в Москве какой-то почти налаженный бизнес и что в скором времени они вдвоем обязательно уедут из этой глухомани.
– Может быть, даже через пару месяцев, – добавляла она, и ее голос наливался таинственностью. – Я пока маме не говорила, но школу, скорее всего, оставлю. Мне и аттестат-то уже не пригодится.
Вера никак не могла понять, зачем Тоне бросать школу за полтора года до окончания ради московского Ванечкиного бизнеса. И комки неприятных мыслей скользили вниз и медленно расправлялись где-то за грудной клеткой, царапая острыми краями.
А потом Тоня и правда перестала ходить в школу. Правда, в Москву она так и не уехала. Когда Вера пришла к ней домой, Тоня сидела на кухонном полу – костлявенькая, бледная, с растрепанной мышиной косичкой. Зябко постукивала зубами, вздрагивала тонкими червячками губ. Казалось, ее тело было наполнено застывшей подмороженной кровью и если слегка и подогревалось, то исключительно снаружи – дыханием центрального отопления.
– И как мне теперь быть? – говорила она тихим бесцветным голосом. – Ведь у меня двоюродная сестра в поликлинике работает. Мама узнает. Все всё узнают.
– А Ванечка?
– Ванечка уехал. Ему срочно понадобилось в Мос кву… Но он вернется скоро.
Тоня закурила, и над неприбранным кухонным столом заструился, засобирался мягкими складками дым.
– И что ты теперь будешь делать?
– Не знаю. Мне просто хочется надеяться, что это как-нибудь само пройдет. Как грипп, например. У меня ведь к тому же и денег нету, чтобы сделать… ну этот. А главное, что не найти такого врача, которому можно довериться… чтобы не рассказал никому.
Вера смотрела сквозь дым, сквозь мутное кухонное окно туда, где плескалась серость пятиэтажных зданий. Смотрела и не знала, что сказать. Она тем более не знала, где найти такого врача. Все, что так или иначе было связано с телесностью – особенно со внутренней телесностью, – оставалось для Веры темным лесом. Мама как-то собиралась отправить ее к гинекологу: по словам мамы, нужно было обязательно проверить, все ли там в порядке. Но Вера притворилась простуженной, визит отменили, а потом мама за своими тремя работами и вовсе, кажется, забыла об обязательности проверки. К счастью. Потому что Вера совсем не хотела проверять это неведомое унизительное там, для которого даже нет нестыдного человеческого слова. А теперь