Как ни путай,
А к тебе внутрь –
Надо птицей подбитой вниз,
Об высоковольтные провода,
Об столбы фонарные, об карниз,
И только потом туда,
В окно – вот оно,
Твое личное арт-хаусное кино,
Чтобы не человек, а кровавое месиво.
Ведь только тогда тебе и красиво, и весело…
«Не беда, что внутри – вода…»
Не беда, что внутри – вода,
Выливается иногда
И становится словом, жестом…
Иногда и вода – тесто.
«Такая доля – быть тобою брошенной…»
Такая доля – быть тобою брошенной.
Внезапно. Несмотря на красоту.
Бросай меня! Бросай меня пригоршнями!
Я по весне сквозь землю прорасту.
«Быть чужаком – быть дураком…»
Быть чужаком – быть дураком:
Неподанные руки сплетаются
В огромный кожаный ком
И идут по тебе катком.
Иные – сопротивляются
Или ложатся ничком,
А ты не умеешь ни то, ни то,
И тебе никогда не везло в лото.
Слышишь, они говорят шепотом
За твоею спиной? Что потом?
Ночь, день, ночь и еще полдня,
И вуаля – на тебе броня!
Яма твоя
Надежно укрыта брезентом.
Еще полдня,
И ты почти без акцента
Сможешь считать до десяти,
Чтобы своих искать пойти.
«Он…»
Он
Не сводит глаз с твоего лица.
Лицо начинает трескаться,
Как скорлупа яйца.
Через трещины в тебя проникает свет.
И вот тебя – прежней – на свете нет:
С тебя облетают листы, пласты,
Обнажая акры неузнанной красоты.
В середине тебя – неприбранный стол
(ждали гостя, но гость не пришел).
На закапанной воском скатерти в серебре –
Голова. То есть память о голове.
Под столом – набитый битком чемодан
На случай отъезда
В честь долгожданного «да».
Он
Смотрит на этот твой натюрморт
И берет тебя на руки –
Нет: в руки кладет.
И идет.
Не уходит,
А просто идет.
«Тебе бы туда, к своим…»
«Тебе бы туда, к своим,
Но нет у тебя “своих”…»
Если бы вдруг очнулся
музейный мамонт
от тысячелетнего сна
и начал водить трубою хобота
по экспозиционному залу
в поисках своих огромных собратьев,
пугая старушек с чернильными буклями
в жостовских брошах,
его большие глаза наполнились бы слезами,
и зазвенели бы стекла музейных витрин
от страшного трубного рева,
которым звал бы он
через многие-многие зимы
себе подобных.
И не получив ответа
на свою самую громкую,
разрывающую