– Эй, вы там, внутри! – завопила она, придержав лошадь. – Солдаты Союза! Горожане Адуи!
Она привстала в стременах, указывая назад, на огромную орду, ползущую по размокшей дороге по направлению к столице:
– Вот это – Народная Армия! Она пришла, чтобы освободить свой народ! От вас мы хотим знать только одну вещь! – Она воздела над головой скрюченный палец. – С кем вы? С народом… или против него?
Ее лошадь бросилась в сторону, но Судья, рванув за повод, заставила ее описать небольшой круг, по-прежнему держа палец в воздухе, под нарастающий громовой топот тысяч и тысяч ног.
Вик вздрогнула, когда позади ворот что-то гулко загремело. Потом между двумя створками появилась светлая щелка, заскрипели несмазанные петли, и ворота медленно растворились. С парапета свесился солдат, размахивающий шляпой, с безумной ухмылкой на лице.
– Мы с народом! – заорал он. – Да здравствует Великая Перемена!
Судья вскинула голову и повернула лошадь, отъезжая с дороги, потом нетерпеливо махнула рукой, приглашая Народную Армию внутрь.
– В жопу короля! – завизжал одинокий солдат, вызвав волну одобрительного хохота у приближающихся ломателей.
После чего, рискуя жизнью, он взобрался по мокрому флагштоку, чтобы сорвать висевшее над городскими воротами знамя – флаг Высоких королей Союза, реявший над стенами Адуи на протяжении веков. Золотое солнце Союза, эмблема, данная Гароду Великому самим Байязом; флаг, перед которым люди опускались на колени, которым клялись и которому приносили клятвы… трепеща, упал на усеянную лужами дорогу перед городскими воротами.
– Мир может меняться, сестра Виктарина. – Пайк взглянул на нее, приподняв одну безволосую бровь. – Вот увидите.
Он прищелкнул языком и пустил лошадь в направлении раскрытых ворот.
Было что-то почти чересчур символичное в том, как Народная Армия входила в Адую, попирая ногами флаг прошлого, валяющийся в грязи.
Маленькие люди
– Они здесь! – Якиб был в таком волнении, что у него перехватывало горло, и голос звучал надтреснуто, срываясь на визг. – Ломатели! Здесь, черт подери!
Столько дней, столько недель, столько месяцев они ждали – и вот он стоял посреди маленькой гостиной их дома, дико озираясь, сжимая и разжимая кулаки и не зная, что делать дальше.
Петри не казалась взволнованной. Скорее встревоженной, даже недовольной. Парни предупреждали его не жениться на такой брюзге, но тогда он этого не видел. Он вечно на что-то надеялся. «Ты вечно на что-то надеешься», – говорили ему. А теперь вид у нее становился все брюзгливее с каждым днем… Однако сейчас был едва ли подходящий момент, чтобы беспокоиться об их неудачном браке.
– Здесь, черт подери!
Он схватил свою куртку, смахнув со стола памфлеты, рассыпавшиеся по всему полу. Не то чтобы он