Было мучительно очевидно, что их хлипкая цепь не имеет никаких шансов остановить этот вскипающий прилив. Абсолютно никаких шансов.
Увидев Лееба и его солдат, бунтовщики остановились, неуверенно сбиваясь в кучу. Песни и выкрики затихли на их губах. Наступило напряженное, неловкое молчание, и из глубин Леебовой памяти всплыло неуместное воспоминание: вот такая же напряженная, неловкая пауза возникла после того, как он, пьяный, попытался поцеловать свою кузину Ситрин на той танцульке. Ситрин в ужасе отпрянула, так что он в результате просто ткнулся губами в ее ухо. Эта пауза была похожа на ту. Только она была гораздо более страшной.
Что делать? Во имя Судеб, что делать? Просто дать им пройти? Присоединиться к ним? Вступить с ними в бой? Броситься бежать без оглядки? Хороших вариантов не было. Нижняя губа Лееба глупо затряслась, но он не мог издать ни звука. Даже наименее плохой вариант не приходил в голову. Решительность – основное качество офицера, но к такому их не готовили. Никто не может подготовить тебя к тому, что мир внезапно переворачивается с ног на голову.
Сквозь толпу в передние ряды протиснулась женщина верхом на коне, с копной мокрых рыжих волос и презрительной, свирепой усмешкой. Как будто ее гнев был заразительным, он мгновенно распространился по толпе. Повсюду вокруг нее лица искажались, оружие вздымалось вверх, с губ рвались вопли, боевые кличи и насмешки, и внезапно Лееб понял, что выбора у него нет.
– Луки к бою! – пролепетал он. Как будто кончилось время, отведенное ему на придумывание лучших идей, и осталась лишь эта, ужасная в своей очевидности.
Его люди беспокойно задвигались, переглядываясь.
– Луки к бою! – проревел капрал Грей, напрягая жилы на толстой шее и одновременно глядя на Лееба с выражением смутного отчаяния. Наверное, так может глядеть кормчий тонущего корабля на своего капитана – молчаливо спрашивая, неужели они действительно сейчас пойдут ко дну вместе с судном.
Возможно, поэтому-то капитаны и тонут вместе с кораблем: у них просто нет лучших идей.
– Пали! – взвизгнул Лееб, рубанув мечом сверху вниз.
Он не мог бы сказать, сколько человек действительно выстрелило. Меньше половины. Боялись стрелять по такой толпе? Не хотели стрелять в мужчин, которые могли оказаться их отцами, братьями, сыновьями; в женщин, которые могли быть их матерями, сестрами, дочерьми? Пара человек взяла слишком высоко – то ли нарочно, то ли в спешке. Послышался крик. Кажется, в передних рядах этой бушующей массы все же упало два-три человека? Это не имело ровным счетом никакого значения. С чего бы?
Кошмарная дьяволица ткнула в Лееба скрюченным пальцем:
– Убейте этих говнюков!
И сотни человек кинулись к ним.
Лееб был умеренно храбрым человеком. Умеренно честным человеком. Умеренным монархистом,