– «Данов» больше нет, вы не забыли?
– Как бы ее там ни звали – она приспособилась к новой реальности с быстротой молнии! Теперь она обходится без париков, сама искренность, можно сказать… оказывается, она даже не рыжая, представляете?
– Я изумлена до глубины души.
– Но при этом она носит красную ленту через плечо! Из симпатии к чертовым сжигателям. Ее послушать, так она уже многие годы ратует за Великую Перемену – в то время, как она уже сколотила целое состояние, скупая в провинциях муку… Говорят, погода станет только холоднее, и роялисты собираются на востоке, жгут посевы. Маршал Форест и его люди. Они отказываются сложить оружие. Нужда будет все увеличиваться. С нашим каналом мы…
– Нет.
– Нет?… Материнство вас поистине изменило.
– Напротив. Я всегда с чрезвычайной осторожностью относилась к тому, какими возможностями пользоваться, а от каких лучше отказаться. – Она понизила голос, снова взглянув в сторону окна. – Когда они перевешают всех своих врагов, вы думаете, они на этом остановятся? Все будет постепенно выходить из строя, и им потребуются те, кого можно обвинить. Вы читаете памфлеты? Они печатают их еще больше, чем прежде! Нападают на аристократов, на иностранных агентов, на спекулянтов, скопидомов, барышников… на всех подряд!
Она вспомнила ту толпу: шарящая рука, пролезшая в разбитое окно ее экипажа…
– Никоим образом я не собираюсь оказываться на виду. И настоятельно советую вам последовать моему примеру.
Корт уставился на нее с распахнутым ртом.
– Вот уж никогда бы не предположил, что вам может не хватить смелости взять то, что само идет в руки! Леди Савин…
– Гражданка Савин.
– Такие возможности…
– Гарун вас проводит.
Старший брат Зури беззвучно скользнул в комнату. Его голова была почтительно наклонена, улыбка выглядела чуть ли не извиняющейся, но что-то в постановке его широких плеч, в том, как одна его сильная рука сжимала другую, не оставляло сомнений, что гостю пора уходить. Гарун умел сказать то, что нужно, не произнося ни слова; он был в этом почти таким же мастером, как его сестра.
Корт, мигая, поглядел на него, потом испустил тяжелый вздох и выбрался из кресла.
– Что ж… Боюсь, вы пожалеете об этом решении.
– У меня так много сожалений – сомневаюсь, что еще одно что-то добавит.
Проснулся Гарод и принялся хныкать; Савин наклонилась над кроваткой, чтобы его успокоить, и почти не заметила, как Корт покинул комнату. Нахмурившись, она опустилась на кушетку, расстегивая отворот на платье, чтобы вытащить липкую, ноющую грудь.
– Проклятье! – прорычала она, когда ребенок сдавил челюстями ее сосок. Даже не подумаешь, что у них еще нет зубов, столько боли они способны по недомыслию причинить.
Некогда ей завидовал весь Союз.