Помолчав, лоцман хитро подмигнул:
– Ходят слухи, что скоро молодцу кердык. Говорят, казна его шибко оскудела.
Захарий больше не мог притворяться, что все понимает.
– Ке… кердык? – сморщился он. – Ну вот опять слово, которого я не знаю.
Ответом на честное признание стала суровая отповедь – дескать, хватит уже выставлять себя безмозглым гуддой.
– Гудда – это осел, если вас интересует, – пояснил лоцман. – Здесь Индия, и саибу негоже выглядеть набитым дураком. Если не врубиться, что к чему, вам каюк, и ждать недолго. Это не Балтимор, тут джунгли, где в траве затаились кобры, а на деревьях макаки. Коли не угодно, чтобы вас надули как последнего олуха, ошарашьте туземцев парой словечек на зуббен.
Поскольку выволочка была сделана строгим, но снисходительным тоном наставника, Захарий отважился уточнить значение слова “зуббен”.
– Местный жаргон, голуба, – терпеливо вздохнул лоцман. – Освоить его легко, но пользоваться надо с умом. Просто слегка пересыпайте им свою речь, перемежайте с бранью. Упаси вас бог слишком чисто говорить на урду или хинди – примут за туземца. И не мямлите, а то решат, что вы чи-чи.
Захарий беспомощно помотал головой:
– Что такое чи-чи, мистер Дафти?
– Чи-чи, лип-лап…[23] Вы что, не знаете? – Лоцман укоризненно приподнял бровь. – Ну, полукровка, понимаете? Усекли? Такому здесь не светит, дорогуша, с дегтем ни один саиб за стол не сядет. Тут с этим строго. Надо оберегать наших биби, в смысле дамочек. Одно дело, когда сам изредка макнешь стило в чернильницу. Однако гиену нельзя пускать в курятник. Чуть что, и черного мерзавца засекут кнутом.
Захарий уловил неприятно кольнувший намек. За два дня он успел полюбить толстяка-лоцмана, под личиной крикуна-грубияна угадав добрую и благородную душу. Казалось, мистер Дафти обиняком его предупреждает.
Захарий побарабанил пальцами по перилам и отвернулся:
– Пожалуй, мне стоит переодеться.
– Да уж, надо предстать во всей красе, – кивнул лоцман. – Слава богу, я догадался прихватить чистые подштанники.
Вскоре боцман Али, которого вызвали из рубки, появился в каюте и разложил на койке одежду. Захария уже не прельщала возможность щеголять в чужих роскошных нарядах, и он испуганно воззрился на голубой китель из великолепной саржи, черные нансуковые панталоны, полотняную сорочку и белый шелковый галстук.
– Ну нет, – устало сказал он. – Надоело выкобениваться.
Боцман вдруг стал неуступчив.
– Носить, – тихо, но твердо произнес он, встряхивая брюки. – Зикри-малум теперь важный саиб. Надо правильный одежа.
Захария