Вероятно, вы скажете, что проблему можно решить, если империя предложит всем своим гражданам бесплатное юридическое представительство. Однако это не соответствует дароменскому духу Nimen optimi altudas – «Пусть возвысится лучшее», что является другим способом сказать: «Богатые богаты, потому что они лучше вас».
Таким образом, уникальность Дарома состоит в том, что у них есть не один, не два, а целых три совершенно разных набора судов. Один для дворян, которых представляют высокооплачиваемые адвокаты. Второй – для среднего класса, чьи обычно неискусные аргументы интерпретируются судебным переводчиком. Для бедных же, у которых нет ни денег на адвокатов, ни образования, чтобы разобраться в хитросплетениях правовой системы, существуют curitas clementia – суды милосердия. «Кающийся будет умолять, пока оглашается обвинение».
Через чёрную дерюжную ткань мешка голос магистрата казался очень молодым. Или, может, он был просто слишком увлечён.
Обвиняемый, представший перед судом милосердия, не является подзащитным. В конце концов неужели нищий заявит, будто констебль лжёт, если тот уверяет, что поймал его на краже чужого имущества? Скажем, новенького охотничьего пальто? Кроме того, если б всякому вору в городе размером с Домизу-Паго было разрешено доказывать свою невиновность, система судов милосердия рухнула бы в один день. Поэтому, когда преступника приводят к магистрату, он считается «кающимся». Разумеется, не для того, чтобы его простили. Он униженно стоит на коленях и протягивает руки к судьям, умоляя о милосердии. В большинстве случаев это позволяет магистрату пропустить всё разбирательство и сразу перейти к вынесению приговора.
Я раньше не сталкивалась с судами милосердия; до сих пор мне удавалось держаться от них подальше. Но, живя на улицах, вы кое-что узнаёте тут и там, и я никогда не слышала, чтобы кого-нибудь приводили к магистрату с мешком на голове.
– Кающаяся будет умолять о…
– Я требую права отстаивать свою позицию, – сказала я, прерывая его.
И тут же рефлекторно съёжилась, ожидая, что кто-нибудь ударит меня по голове. Оказалось: мои инстинкты, в общем-то, не врали.
– Прокурор, запрещено избивать кающуюся, пока магистрат не примет решение относительно данного возражения!
– Прошу прощения, – отозвался грубоватый ворчливый голос.
Послышались смешки и улюлюканье, а также – несколько крепких словечек сомнительной юридической ценности.
– Итак, – продолжал магистрат высоким голосом, – в чём состоит мольба, которую кающаяся так смело высказала перед этим благочервивым судом?
– Думаю, вы имели в виду «благочестивым», – заметила я.
– Прокурор, приструните кающуюся!
Моя воинственность вызвала новые смешки в рядах публики. И я опять получила по голове. К счастью, на этот раз не так сильно.
Зал суда, видимо, не слишком хорошо освещался. Хотя мешковина была неплотной, я видела вокруг себя лишь