Ногти были черными от свернувшейся крови.
К вечеру вернулся Сетон. Они с Ярриком завернули меня в одеяло и отнесли в комнату, которая когда-то служила спальней отца. Помню, пришла в голову какая-то совершенно ерундовая мысль, и я с ужасом мысленно воскликнул: «О чем ты думаешь?» И не смог ответить. Я не думал ни о чем.
Сетон не отходил от моей постели. Сидел с книгой в руках, время от времени поправлял одеяло. Прошло немало часов, прежде чем я пришел в себя настолько, чтобы спросить:
– Что произошло? Скажите мне, скажите… это был кошмарный сон?
Он отложил книгу и взял меня за руку.
– Успокойся. Тебе нельзя волноваться. Мы позаботились обо всем. Гостей, оставшихся на ночь, отправили домой – все они мало что соображали с похмелья. Спальню отскоблили, белье сожгли.
Я с ужасом приготовился задать еще один вопрос, но он меня опередил.
– Она в погребе. Мы завернули ее в простыню и отнесли в погреб. На то короткое время, что ей осталось провести на земле, Линнея Шарлотта в безопасности. Луи запер дверь на цепь и замок. Никто ее не видел. Гости уверены, что она еще спит. К тому же они обессилены ночными излишествами и вовсе не настаивают, чтобы им дали возможность попрощаться с хозяевами.
Я разрыдался. Все, на что я был способен, – раз за разом повторять один и тот же вопрос: «Что произошло?» Голос мой звучал, как писк новорожденного.
– Я порасспрашивал… осторожно, разумеется, как мог. Кто-то видел начало ссоры. Линнея Шарлотта попробовала поведать тебе о некоем молодом человеке, к которому она испытывала нежные чувства в твое отсутствие. И ты пришел в ярость. Такое ведь было и раньше, да? Я знал, конечно, про твои вспышки ярости, но даже предполагать не мог, что… – Он в недоумении повел плечами и сделал паузу. – Эрик… ты не совсем здоров. Не стоит возлагать на себя вину за то, что случилось. Виновен не ты, виновна твоя болезнь. Умопомешательство необычного свойства, над которым ты не властен. Но не волнуйся, я знаю людей, которые могут помочь. Я уже послал письмо. Завтра мы уезжаем.
– Куда?
– В Стокгольм. Данвикен. Если где-то тебе и могут помочь, только там.
– Дом умалишенных?
– Нет-нет, не пугайся. Не дом умалишенных, а госпиталь. Своего рода дом призрения с лечением. В дом умалишенных направляют, только когда нет никакой надежды.
Записи мои подходят к концу. Больше мне нечего сказать. Ни один курс лечения не помог. Временное облегчение – самое большее, чего удается достигнуть. Если, конечно, называть тебаику облегчением. Я все время думаю о словах Сетона перед отъездом из Тре Русур. Что это было? Тебе могут помочь… Наивная надежда… нет, помочь мне не может никто. Это выше человеческих сил. Кошмары все чаще и страшнее. Я стал мочиться по ночам. Белье, конечно, меняют, но запасных матрасов в госпитале не предусмотрено, и влажная солома гниет, отравляя и без того спертый воздух.
Сегодня приходил Сетон. Подмышкой у него был деревянный ларец. Он устроил его у своих