– Сынок, – заметил Граймс. – Я не щеголь и за элегантным видом не гонюсь. И все же сохранил какие-то остатки самоуважения и два-три перышка личного достоинства. И категорически отказываюсь болтаться с этой штукой промеж шенкелей, тем более высоко в воздухе.
– Просто ужас, док, до чего ты старомоден.
– Возможно. И тем не менее намерен придерживаться причуд, с которыми сумел дожить до своих лет. Так что ни в коем разе.
– Слушайте! Перед взлетом я включу поляризацию кузова. Может, на этом помиримся?
– До непрозрачности?
– До полной.
Граймс с сожалением окинул взглядом свой рыдван и ощупью протиснулся в едва видимый люк «помела». Стивенс помог ему. Они забрались внутрь и оседлали насест.
– Молодчина, док! – приговаривал Стивенс. – Я вас туда в три притопа доставлю. Из вашего корыта больше восьмисот в час не выжмешь, а до «Инвакола» по вертикали тысяч сорок, уж не меньше.
– А мне не спешно, – проворчал в ответ Граймс. – И вот что: при Уолдо не смей называть его дом «инвалидной коляской».
– Есть не называть, – пообещал Стивенс, шаря в пустом на вид воздухе.
Внезапно корпус машины стал матово-черным, скрыв пассажиров из виду. И так же внезапно засиял ослепительным зеркальным блеском. Машина вздрогнула, взмыла и разом исчезла.
Если верить глазам, Уолдо Ф. Джонс витал в воздухе посредине сферического помещения. А глаза не обманывали, поскольку он действительно там витал. Его дом находился на околоземной орбите с периодом обращения, в точности равным двадцати четырем часам. Притом сам дом вокруг своей оси не вращался; вот уж в чем не нуждался Уолдо, так это в псевдогравитации, организуемой с помощью центробежной силы. Именно потому он и покинул планету, чтобы избавиться от ее гравитационного поля; и за семнадцать лет, которые прошли с тех пор, как его дом был построен и выведен на орбиту, Уолдо ни разу не спустился на земную поверхность; при любых обстоятельствах даже мысль об этом ему в голову не приходила.
Здесь, в космосе, на орбите, в принадлежащей лично ему ракушке с кондиционированным воздухом, он был почти избавлен от невыносимого пожизненного рабства, навязанного мышечным бессилием. Те малые силы, которыми он располагал, здесь не было нужды целиком тратить на борьбу с изнурительным мощным земным притяжением, ими можно было распорядиться куда более осмысленным образом.
Еще в раннем детстве Уолдо проявил острый интерес к полетам в космосе, но не потому, что стремился исследовать неведомые дали, а потому, что его детский преждевременно развитый ум подметил, какие гигантские возможности сулит ему невесомость.