Интерес к сохранившимся в китайских письменных источниках хуннским словам проявляют и сегодня, о чём свидетельствует монография А. В. Дыбо, на страницах которой рассматриваются и более ранние транскрипции известных хуннских слов [Дыбо, 2007, с. 82—115]. Как бы обобщая свои разыскания и разыскания других исследователей в этой области, А. В. Дыбо пишет: «Вообще же проблема языковой атрибуции записанных китайцами сюннуских (хуннских. – Л. Ф.) слов принадлежат к разряду „вечных“… Очевидно, какой-либо прогресс в этой области может быть достигнут исключительно в связи с уточнением фонетических чтений использованных для записи иероглифов на момент записи, а также с уточнением фонетического облика слов предполагаемых языков-источников, также с соответствующими датировками» [Там же. С. 80].
Одним словом, единства мнений в толковании сохранившихся в китайских письменных источниках I в. до н.э. – I в. н.э. хуннских слов на сегодня нет. Констатируя это, заметим, что для объяснения их чувашский язык (как правило, по незнанию) практически не привлекался.
Удовлетворительного объяснения в науке не получила и единственная, сохранившаяся до нашего времени хуннская фраза (гуннский стишок – И. Бенцинг, двустишие сюнну – Э. Дж. Пуллиблэнк, гуннское двустишие – Г. Дёрфер). Она содержится в хронике «Цзинь-шу», предположительно относится к 310 г. н.э. [Дыбо, 2007, с. 75—76], записана «фонетически трудно реконструируемым китайским письмом» [Дёрфер, 1986, вып. 1, с. 73], состоит из четырёх слов [Пуллиблэнк, 1986, с. 61], в них в общей сложности десять слогов [Дёрфер, 1986, с. 72]. Приведём две её европейские транскрипции: 1) sieou-tchi ti-li-kang pou-kou khiu-tho-tang и 2) «сю чжи тилэй гян, Пугу тугоудан». Автором первой из них является А. Ремюза [цит. по: Иностранцев, 1926, с. 96], второй – В. П. Васильев [Васильев, 1872, с. 115].
Объяснить хуннскую фразу IV в. н.э. пытались многие отечественные и зарубежные исследователи. (Подробное описание всех предлагавшихся её толкований см. [Шервашидзе, 1986].) Так, например, Н. А. Аристов, полагая, что хунны говорили на древнетюркском языке, подгонял её смысл под содержание китайского перевода, в результате исказил саму фразу; она у него приняла такой вид: Сÿcu cуläгäн, Пугу тутgан [Аристов, 1896, с. 292]. Между прочим, В. П. Васильев несколько раньше, хотя и признал, что хуннская фраза имеет вид тюркский, отметил, однако, что никому из тюркологов не поддаётся её анализ [Васильев, 1872, с. 115—116].
Тем не менее, в XX в. было сделано несколько попыток объяснить хуннскую фразу IV в. н.э. на тюркском языковом материале. Б. Карлгрен (1899—1978; Швеция) реконструировал её на основе чтения древнекитайских знаков; она у него выглядит следующим образом (рядом даётся дословный перевод китайского перевода этого текста): siôg tieg t˙iei liəd kâng «войско вывести»; b‘uok kuk g‘iu t‘uk tâng «полководца захватить» [цит. по: Зарубежная тюркология, 1986, вып. 1, с. 13].
Г. И. Рамстедт (1873—1950; Финляндия), Л. Базен (1920—2011; Франция), А. фон Габен (1901—1993; Германия, ФРГ) и некоторые другие исследователи