Без Бехуко стало пусто, будто бы рухнули все тринадцать небес, девять преисподних и четыре райских обители. Словом, вся Вселенная.
Сама-то Бехуко уже давно должна быть в раю, куда уходят все умершие при родах.
Но Чанеке одолевали сомнения. Так ли это? Нельзя ли её вернуть?
Он искал ближнее божество, которое бы смогло помочь.
И однажды обратился к Ник-Те, возвращающей потерянную любовь.
Обыкновенно она появлялась из небесно-лиловой кроны дерева хаккаранды – крохотная старушка в платье колокольчиком.
– Я не могу вернуть то, что не потеряно, – сразу заявила Ник-Те. – Напротив, у тебя всего с избытком. Сначала потеряй, а потом приходи.
– Верни Бехуко и моё украденное лицо! – взмолился Чанеке.
Старушка покачала головой, медленно растворяясь среди цветов хаккаранды:
– Твоё лицо при тебе, – возвращённое любовью. Да и жена всё время рядом. Ты, голубь, не отпускаешь её, хотя давно бы ей пора в райскую обитель…
Может, так оно и было, как сказала Ник-Те, однако сомнения не покидали и даже множились – настолько хватким, настырным оказался дух хромого койота Некока.
– Какая собака! – возмущался Чанеке. – Вцепился, как репей!
Но тотчас одёргивал себя, думая, что мучается недаром. Всё неспроста в этом мире!
Когда близилась полночь, он надевал жреческий колпак, плащ из шкуры тапира и птичью маску с длинным клювом, а в руке держал шипы магея и острые кости орла для обрядового кровопускания.
На вершине пирамиды гулко пела раковина, призывая в храм, где начиналась служба.
Весь город просыпался и шёл к молитве. А лежебок и бездельников, пытавшихся улизнуть, наказывали, втыкая колючки кактуса в уши, в грудь и ноги.
На каждой ступени, ведущей к храму, ярко полыхали факелы. И сама ночь будто бы взмахивала крыльями, как летучая мышь-вампир.
– Кто хочет крови, пусть льёт свою, а не чужую! Боль приносит очищение! – восклицал Чанеке, пронзая себе руки шипами. – Цаколь-Битоль тосковал в одиночестве, как свет во мраке! Он мог рассеяться напрасно, если бы не создал наш мир и человека. Он рассеялся в нас, чтобы жить! И мы, умерев, собираемся в нём для жизни. Он с нами – одно целое. Он сотворил нас верой и любовью. Его пища – это наши любовь и вера. И вот он голодает…
Чанеке убеждал, что каждый может изменить свою природу, как это делали их далёкие предки.
– Мы все преобразимся и станем чистым светом!
Впрочем, сам не был уверен в своих словах. А ещё более сомневался, понимают ли их.
Ему казалось, что даже белый идол Циминчак за спиной тихонько посмеивается над его речами.
– Чтоб ты треснул! – говорил Чанеке, оставшись с ним наедине. – Чтоб у тебя башка отвалилась!
И тут же корил себя за горячность.
В наследство от Шеля ему достались золотое солнце с пятью изогнутыми лучами, серебряные голубь, попугай и сова, глядя на которых легко забыться.
И он