– Моими, моими! – проворчал старик, глядя Аверьяну в глаза. – Ты пошто, разбойник, тот раз сперва с уловом в Сосновку заходил? Опять с раскольниками рыбой делился, страдник?!. Что молчишь? Аль анафемы не боишься?!.
– Так, брат у меня там больной, отче, – опустив голову, ответил рыбак. – Как с ним рыбой не поделиться? Сам-то третий месяц не встает, после того, как в бору сосной его привалило.
– Ты меня стенаниями не проймешь! – оборвал его Никодим, прожигая взглядом. – Ты сперва монастырю четверть снятка плати, а затем уже с братом делись, чем хочешь!
– Братья, – обернулся старец к монахам. – В наказание у него теперь двойную долю взимайте. Пол-снятка высчитывайте!..
– Да, побойся бога! – взмолился Аверьян. – Мне еще четверть Ендогурову отдавать. Что сами-то останется?!.
– А то и останется, что заслужил! – отрезал Никодим, и приказал монахам отбирать рыбу.
Струевы стояли и смотрели, как в монашеские корзины летят отборные лещи, сверкая серебристыми боками. Золотые язи шли отдельно от остальных. В остальные корзины отправлялась густера с подлещиками. Впрочем, мелочь монахов не интересовала. Они отбирали рыбу пожирнее, напоследок прихватив острозубую щуку. Наконец, улов был разделен примерно пополам.
– Скажи своим чадам, чтобы монахам рыбу в обитель донести помогли, – распорядился Никодим и, увидев, что Аверьян делает знак Степану, остановил его: – Бог с тобой, рыбак! Ты уж меньшого себе оставь. Он намедни и сам сподобился корзину уронить, и брата Елистрата с обрыва свалил.
Повелительно махнув рукою Василию и Савке, отец Никодим приказал монахам взять корзины с отборной рыбой, и широким шагом направился к торной тропе, ведущее, будто, в самое поднебесье. Проводив его взглядом, Аверьян тяжело вздохнул и опустился на теплый песок.
Он так и сидел, пока вереница монахов, сопровождаемых его старшими сыновьями, не скрылась за гребнем обрыва. Невеселые мысли хороводом вертелись в его седеющей голове. Как бы теперь и Ендогуров не приказал его высечь петровским солдатам, в узких иноземных мундирах, за мелкую рыбу. Угоди им всем, окаянным!..
– Здравствуйте, люди добрые! – раздался за его спиной приятный, ровный голос.
Аверьян резко обернулся.
Прямо у самой воды стоял странный человек. Одет он был в потертую серую монашескую рясу, поверх которой зеленел кафтан из добротного домотканого сукна. Через плечо свешивалась грязная котомка, выглядевшая почти пустой, а левой рукой странник опирался на корявый посох. На вид человеку было лет тридцать-тридцать пять.
– И ты будь здрав, человече, – настороженно ответил Аверьян, поднимаясь с песка. – Кто таков? Откуда и куда путь держишь?
– Зовусь я Ильей. Монах из Белозерского монастыря, – спокойно ответил странник. – Получил разрешение отца-настоятеля в отшельники на Волгу уйти. Грешную плоть смиренным постом изводить, дабы снизошло божественное откровение…
Игорь затряс головой, пытаясь