– Какая красота! – воскликнула Полина, раскинув руки, в сторону моря, где на горизонте, огромным красным кругом, солнце уходило на покой, в закат.
Она шла все ближе и ближе к пропасти, по верху обрыва. Ковыль колыхался и ласкал ее ноги.
Светлые волосы до плеч подхватил ветер и играл. Запутывал и распутывал блондинистые локоны. Стройная, гибкая фигура, в шортах и футболке казалась мне совершенством красоты. Потому что я любил эту женщину! Даже, если она была для меня недосягаема. Как мечта…
Не выдержал, подошел ближе и взял ее за руку.
– Поленька, любовь моя, пожалуйста, не надо на самый край обрыва становиться. Тут очень высоко и опасно. Поль, прекрати! Остановись! Я за тебя боюсь!..
Тот день стал началом. Нашей любви.
ПОЛИНА
Обрыв на встрече всех ветров. Плеск волн ночной внизу о берег.
Холодная рассветная роса. Распахнутые ветром двери.
Шум набежавшего дождя. И шепот ветра за окном.
Я, вдруг узнавшая тебя. Твои глаза, закрытые не сном,
а поцелуем. Долгим. Нежным. Отброшенные мысли на потом.
В душе так тихо, безмятежно! И с губ сорвется сладкий стон.
Там, на рассвете, в этой дреме, мы разомкнем на время руки.
Бессонницы ночной истома. Шум моря. Птичьи крики-звуки.
Разбуженной машины ход. Стоянье кораблей на рейде.
Твои глаза, смотрящие вперед, с тоской об уходящем нашем лете.
Въезд в город под вуалью смога. Многэтажные коробки.
Мохнатый коврик у порога. И взгляд твой виноватый, кроткий.
Бег на работу надоевший. Мелькающих знакомых «здравствуй!»
И ты, узнать меня посмевший. И я, кивнувшая: «До завтра!»
ИЮНЬ. РАБОТА
– Олег, ко мне никто не приходил, пока я была на съемках?
Охранник, сидящий на входе в телерадиокомпанию, вытащил из под стола большой букет роз.
– Гоп-ля-ля! – Протянул он мне цветы с выражением лица, будто он дарит их от себя. Головой еще дернул. Ногой дрыгнул. Пародия на гусара…
Как они пахли! Я зарылась в них лицом, вдыхая аромат. Что может быть совершеннее этого тонкого и свежего запаха?
– Полина, вы с Тёмой уехали. Минут через десять твой кавалер нарисовался! Ждал некоторое время… Вот, записку тебе написал. Парень накаченный. Ничего так! Симпатичный! Я с балкона потом посмотрел: Бэха у него упакованная. Полин, а что за номера? Это какой регион?
– Любопытному одноглазому мальчику уже по фиг, кто там живет в скворечнике… Оно тебе надо? – мимоходом заметил Тёма, направляясь в операторскую.
Я взяла не сложенный и незапечатанный листок. По довольной физиономии охранника было понятно, что текст, адресованной не ему, он читал.
«Полин, привет! Я, как всегда, экспромтом. Когда уже не видеть тебя, было невтерпеж… Жаль, не застал! Буду вечером, как договаривались. Макс»
Ровные, округлые буквы, написанные со свойственным левшам, наклоном. Они составляли слова, которые радовали. Так, что за спиной вырастали крылья, и я могла дальше жить, летать, творить.
Почему? Потому что любовь! Здесь и сейчас. А дальше? Будь что будет!
ЗИМА. ЗА ПОЛГОДА ДО ЭТОГО
Холод собачий. Влажный, пронизывающий ветер с моря сносит, не дает нормально передвигаться. Заставляет кукожиться и прятать лицо в воротник. Гуляет морозным сквозняком по вокзалу, застуживая и так озябших пассажиров, продрогших и ожидающих чего-то или кого-то. Вокзальная суматоха. Гул и шум, прорезаемые частыми объявлениями, типа:
– Уважаемые пассажиры! С тупика, с восточной стороны вокзала, отправляется пригородный поезд Мариуполь – Ясиноватая. Электричка проследует через станции…
Смена длиной в двенадцать часов ее изнуряла. А еще не прошло и половины рабочего дня. В кабинете зазвонил телефон. Она взяла трубку и представилась. Как всегда.
– Мне по хер, что ты начальница! Передай своей дочери, чтобы не совалась в эту тему. Все заснятые материалы пусть себе в жопу засунет. Только не в эфир! Тем более, что старикана, что начал пиз#ть на камеру, уже упаковали в морг. Повесился дедуля! Свидетелей у нее и ее гребаного оператора больше нет! Иначе найдешь свою красавицу со свернутой шеей. Тоже повешенной…
Трубка запикала. Елена, сорокашестилетняя женщина, в железнодорожном кителе, в форменной голубой рубашке и черной юбке, шокированная услышанным, все еще держала телефон, прижав к уху. Потом осела на стул и закрыла глаза. Дочь означала для нее все