Ей выплатили деньги, из которых она вернула большую часть долга.
– Отдашь мне в марте? – попросила я.
– Конечно! Я сейчас устроюсь куда-нибудь, садиков много. И отдам тебе.
Садиков, конечно, всегда было много, и нянечки в них требовались постоянно. Однако у Любки было две существенные детали: уже родившийся и скоро собирающийся родиться ребёнок.
Я выписала для неё несколько номеров детских садов. Она звонила, но ей отказывали, ещё не узнав про беременность: далеко не все руководители были готовы за бесплатно взять трёхлетнее чадо. Я уже предлагала Любе устроиться уборщицей или кассиром в «Красный Яр».
– Ага, а куда Максимку дену? – вопрошала она.
– Дома.
– Бабушка не будет с ним возиться! Она деньги даёт, продукты, а возись, говорит, сама.
– У тебя там ещё брат есть, – вспомнила я.
Люба отвернулась и замолчала.
– Не хочешь про него говорить? – догадалась я.
– Он не совсем того у нас, – смущённо пробормотала Люба. – Заикается ещё… Нельзя с ним.
Она устроилась в садик прямо напротив дома, не читая никаких объявлений.
– Я просто пришла туда и сказала: «Вам нужна няня?» И они меня взяли.
Признаться, я не очень-то поверила подружке, уже понимая, что она может, делая честные глаза, наврать с три короба. Но во второй мой визит бабушка подтвердила, что Люба, точно, работает, и Максимка тоже ходит в новый сад.
– Через две недели аванс, вот я тебе и заплачу, – пообещала Люба.
Про беременность она уже призналась родным.
– Я ведь на работу устроилась, деньги буду получать, бабушка поэтому не так уж сильно ругалась, – рассказала мне она.
В марте я напомнила ей про долг, просила заплатить, но Люба сказала, что аванс быстро истратился, и просила подождать ещё две недели до зарплаты.
К началу апреля мне позарез нужна была эта одолженная тысяча. Подходил срок платы за комнату, а денег мне не хватало. Одну тысячу пришлось занять на работе, вторую я ожидала получить назад от Любы.
Когда я в очередной раз позвонила ей, телефон был отключён. На следующий день – тоже. Мне ничего не оставалось, как вместе с дочерью снова поехать к Любе домой.
Помню, что в этот приезд я почему-то посмотрела на всё происходящее другими глазами. Вот сейчас мне не хватает денег, меня, в самом плохом случае, попросят съехать из комнаты, а теперь я еду возвращать свою кровную тысячу, которую у меня выманила хитрая особа, умеющая втираться в доверие.
Когда я стала мыслить в таком ключе, то заметила, что подъезд был грязным и заплёванным, и прямо возле двери валялась целая россыпь окурков.
«И, главное, я иду к цыганам, к какой-то сумасшедшей бабке, да ещё и тащу за собой ребёнка», – вдруг ужаснулась я самой себе.
Слово «цыгане», вкупе с потёртыми коврами на стенах и нелепыми красными дорожками на полах, стало вызывать