От бани дорога к воротам. При въезде – домик для прислуги. Сейчас там жила семья Ложкиных, они сторожили садик, мели дорожки летом и убирали снег зимой, во всём помогали вести наше беспокойное хозяйство. Лёва Ложкин, сын сторожа, потом работал в ДК «Урал» в радиоузле. Огромная ель росла между этими двумя роскошными дачами. Я подумала, что посажена она была очень давно, ещё хозяевами дач для зимы, и что её украшали в те счастливые времена к Новому году. Потому что эти два дома были с печами и можно было в них жить и зимой. Конечно же, в дачах этих жили дети и их очень любили. Дома были высокими, двухэтажными, но мы никогда не поднимались на второй этаж, я даже и не помню, чтоб была какая-либо лестница туда.
Повара и няньки садиковые были все нам знакомы, ибо были местные и жили с нами по соседству. Заведующая Тамара Семёновна Хренова жила недалеко, в 120-й даче. Поварихой у нас служила очень заметная женщина, имени её не помню, а фамилия была Шпак. Шпачиха. Уверенная, отличная повариха. Мне казалось, что и от нападения волков она весь наш садик отобьёт, случись такое. Готовила она нам омлеты небывалой вышины, мясное суфле, нежное, как тот же омлет, молочный супчик с золотинками масла, ватрушки румяные, булочки-витушки с кисленьким внутри. Каждый обед давали компот. Мы бились за стакан с урюком, от него оставалась косточка и ей можно было играть потом весь тихий час, представляя её то барышней, то лодкой.
На кухне страху и внушительности поварихе придавали и её атрибуты, все эти половники, в котором уместился бы и младенец, баки, величиной с собачью будку, подписанные для верности. Буквы на них были огромные, красные, со стекающими каплями краски, как засохшая кровь. Мы внимательно их старались прочесть. Где они брали эту краску, почему именно кроваво-красную? И этот устоявшийся по всей стране шрифт?! Всю свою жизнь я читаю эти кастрюли и баки, стоящие во всех столовых, и они, слава богу, не заканчиваются и всегда отсылают в детство. Такая константа.
На Новый год приходил страшный и одновременно желанный Дед Мороз с такими густыми бровями и такими красными щеками, что Шпачиху узнать было совершенно невозможно. Трубным голосом, стуча посохом, гонял он нас вокруг ёлки в холодном, сильно проветренном зале. Ножки наши голенькие, и по случаю праздника только в носочках, становились синенькими в пятнышках от холода. Ледяными пальцами невозможно было прикоснуться к телу, чтоб поправить сползающее платье снежинки из накрахмаленной марли. На голове бумажный ободок с вырезанной из бумаги красивой слюдяной снежинкой. Нос холодный и красный. Самый мой любимый, самый долгожданный праздник! Я любила его из- за таинственных превращений садика в царство Деда Мороза! Всё в целлофановых