Такое положение вещей устраивало ее и тогда, и сейчас.
Меган отправилась в кухню – помогать Верне Брикит.
Через какое-то время Киппу захотелось пить. Утолить жажду было несложно.
Озеро Тахо считалось одним из самых глубоких и чистых озер мира. Вода в питавших его ручьях была прохладной, чистой и вполне пригодной для питья.
Утоляя жажду, Кипп следил за игрой плещущихся рыб. Ручьи, спешившие к озеру Тахо, кое-где разливались, образуя небольшие озерца, пронизываемые солнцем. В них-то и плескалась рыба.
Утолить голод оказалось куда сложнее.
Кипп был из породы охотничьих собак, однако сам никогда не охотился.
Исключение составляла «охота» на мяч, когда Дороти бросала мяч, а Кипп должен был отыскать его и принести хозяйке. Он тысячу раз находил мяч, но, разумеется, не ел.
На лугах хватало кроликов, щиплющих травку на солнце. Завидев Киппа, ушастые зверьки застывали в напряженной позе, притворялись невидимыми или в страхе разбегались.
Несколько кроликов опасливо покосились на него и продолжили щипать траву, словно почуяли, что этот пес их не тронет.
Физически Кипп был достаточно силен. Семьдесят фунтов мышц и костей. Он и умственно тоже был силен.
А вот эмоционально… сострадание превалировало в нем над охотничьим инстинктом.
Природа установила свой порядок: имевшие острые зубы поедали плоскозубых, ибо сильные господствовали над слабыми.
Но он был псом с высокоразвитым интеллектом – не человек и не собака, а существо, застрявшее где-то посередине.
Интеллект способствовал развитию культуры, а культура – развитию этики.
Пребывая в облике собаки, душой Кипп был одновременно и собакой, и человеком. Так было задумано еще до его рождения.
Дороти воспринимала его как ребенка. Его культура и этика не отличались от ее собственных.
Некоторые люди могли убивать себе подобных в гневе, ради выгоды или просто для развлечения.
Ни Дороти, ни Кипп не могли опуститься до такого постыдного уровня.
Большинство людей могли убить, защищаясь. Мог бы и Кипп, дитя Дороти.
Но кролики ничем ему не угрожали. Белки и полевые мыши – тоже.
Кипп бежал по лугам и перелескам, изобиловавшим живым ланчем и обедом, а его голод только усиливался.
Казалось бы, когда голод станет невыносим, он мог бы убить какого-нибудь плоскозубого зверька, чтобы не умереть от голода самому. И потом, кролики и белки не принадлежали ни к человеческой породе, ни к собачьей.
Они не были его сородичами. Природа разрешала ему употреблять их в пищу. Они были