Большинство заключенных заслужили свое место здесь, оказались в неволе совершенно не случайно. Но только не он. Он совершенно не заслужил быть запертым здесь с теми, кто действительно представляет опасность для общества.
Я скрещиваю руки и крепко обнимаю себя за локти, чтобы ненароком не потянуться к дверной ручке. По счастливому стечению обстоятельств ближайшая ко мне дверь сломана. Выкидываться из машины на полном ходу – не самая умная мысль на свете, но то, что меня сейчас ждет, кажется не более привлекательным. Мне придется пройти через всевозможные заборы, пропускные пункты, тюремных охранников, досмотры, через целую кучу комнат и коридоров, чтобы в конце концов сесть на неудобный стул и оказаться лицом к лицу с ним. И сейчас это пугает меня чуть не до смерти. Пугает сильнее всего, что было в моей жизни. Если он не сможет помочь…
Моя приемная мать, Диана, бросает на меня взгляд. Она носит бифокальные очки, когда водит машину, и в этих очках ее карие глаза выглядят огромными. То, что она решила подвезти меня до тюрьмы, удивительно. Диана ненавидит делать для меня что-то, что выходит за рамки ее опекунских обязательств.
«Вряд ли встречу с твоим отцом в тюрьме можно назвать веселым пикником», – проносится у меня в голове ее голос. Я имею право на одну встречу в месяц и всегда отмечаю их в календаре. Каждый раз она почему-то об этом забывает, и список ее бессмысленных оправданий все растет. Обычно мне приходится либо просить Джастина, моего парня – у него-то есть машина, либо не ехать вовсе.
– Ты в порядке? – спрашивает Диана, приглушая звук радио. Вместо звуков песни группы «Битлз», вещающей что-то о вчерашнем дне, машину заполняет звук белого шума. Вчерашний день меня занимает меньше, чем мое детство. Детство, в котором я бы сидела в одной машине с моими настоящими родителями, а не с этой странной женщиной, которую я не могу воспринимать как близкого человека.
Я знаю, что если попробую заговорить, мой голос сорвется, так что просто киваю. Не знаю, видит ли она мой жест. Ее беспокойство очевидно – я вижу, как напрягаются ее плечи, когда мы подъезжаем к знаку «Исправительное учреждение Хаббертон». Диана быстро дотрагивается до четок, свисающих с зеркала заднего вида, и затем одним быстрым плавным движением снова кладет руки на руль. Интересно, думаю я, какой унылый говнюк удостоился чести назвать своей фамилией тюрьму?
Не могу представить политика, который захотел бы, чтобы его имя запомнили по убогому зданию, построенному посреди никому не нужных, заброшенных полей. Я представляю себе реакцию какого-нибудь парня из трастового фонда, получившего в качестве наследства такой вот сюрприз, и едва удерживаюсь от того, чтобы рассмеяться. Перед моими глазами встает образ – Коннор Ноулз, самый богатый ученик из