Пара сотен метров в моём подсознании превратилась в несколько километров, и стало совсем темно, настолько темно, что я плохо различал уже тропинку перед собой, а путь превратился в мутное вязкое марево без цветов и оттенков – только чернота и тишина. Эта тишина пугала, она не могла не пугать – человек, выросший в городе, никогда не слышал такой тишины. Она была всюду: ты слышал своё оглушительное дыхание, похрустывание суставов, скрип снега под ногами – и больше ничего. Изредка что-то потрескивало в чаще. Это кряхтели деревья, скованные морозом, и снова воцарялась тишина, такая, как бывает в звукозаписывающих студиях. Я бывал в такой, давно. Там, в помещении с мягкими стенами, я услышал звон в своих ушах – с этим звуком кровь неслась по мелким сосудам моей головы, а я сидел и молчал, потому что, кажется, что даже голоса у меня больше не было – мягкий уплотнитель на стенах гасил любые волны, не было ничего, только плотная, облепившая меня со всех сторон тишина. В такой обстановке, говорят, если закрыть глаза, можно поймать галлюцинации – мозг из-за нехватки внешних раздражителей начинает производить их сам, чтобы доказать самому себе, что всё ещё жив, существует.
Я достал из рюкзака ручной фонарик и включил его. Узкая полоса света рванулась вперёд и осветила дорогу, но всего на пару десятков метров, а по бокам от неё мир словно перестал существовать. Я быстрым шагом почти бежал, стараясь контролировать дыхание и пореже вдыхать воздух ртом, чтобы не закашливаться. Я больше не смотрел по сторонам, смотреть было просто некуда – ночь высосала из мира все краски и остался только чёрный, единственный цвет. С него всё началось и всё им должно закончиться. Стало ещё холоднее, и мороз стал понемногу пробираться под куртку, колоть спину, руки и ноги. Уши под вязаной шапкой саднили, нос я уже почти не чувствовал, щёки жгло, как будто к ним прижали раскалённые угли. Пальцы рук занемели, меня начала бить сильная дрожь, ноги стали ватными. Я не понимал, чего в этом было больше: паники – ведь я впервые оказался в такой чаще ночью – или холода. И не было конца моего пути.
Пальцы ног почти перестали болеть. Мне казалось, что они слиплись и смёрзлись, стали двумя сплошными ледяными брусками, примотанными к моим ступням, как деревянные сабо японских гейш. Темнота вокруг, только темнота и узкий просвет впереди от моего фонаря, только темнота и фонарь. Я устал.
Я шёл уже пять или шесть часов, быстрым шагом, в тяжёлой зимней одежде. Я не привык так долго и далеко ходить и не рассчитал свои силы. Мне стало страшно: вдруг я понял, что ошибся, стал жертвой чьего-то ужасного розыгрыша или коварного плана, и теперь я должен умереть здесь, замёрзнуть насмерть и пропасть, и никто и никогда не найдёт меня в этой тайге,