Тем временем Добрыня милосердно зарезал еще двоих из поверженных мной – эти двое так и не пришли в сознание. Теперь в живых оставались только двое порезанных мной дуболомов, с ужасом наблюдавшие, как добивают их соратников.
– Ну? – со зловещим спокойствием произнес Элияху – Кто из вас двоих более болтлив?
Разбойники угрюмо молчали и командир посмотрел на Добрыню. Тот поднял свою сулицу и деловито проткнул ей одного из разбойников. Второй разбойник торопливо заговорил. Говорил он сбивчиво, тихо и на каком-то странном диалекте. Слов я почти не разбирал, лишь промелькнуло: «крестить» и «Муром».
– Понятно – согласился Элияху и кивнул Добрыне.
Еще один взмах копья и последнего разбойника постигла та же участь. Я начал подозревать, что крепыша назвали Добрыней в насмешку.
– Похоже, что Соловей добрался почти до Киева – задумчиво сказал Олешко, не принимавший участие ни в допросе, ни в экзекуции.
– Самого его здесь не было – возразил Элияху – Думаю, он по-прежнему сидит в своем муромском логове.
– Выманить бы его? – предложил Добрыня.
– Не сейчас! Сейчас наша забота – Заворичи.
На меня они намеренно не обращали внимания.
– Я вам еще нужен? – ехидно спросил я – Может еще какие засады будут? Снова будете на живца ловить?
– И будем, если понадобится – спокойно отозвался Элияху – Ты, Арье, не с теми людьми связался. Я, если понадобится, родного брата подставлю под печенежские стрелы. Хотя, по-правде говоря, братьев у меня нет.
– Что у тебя за надобность такая? – зло спросил я.
Вместо командира, мне ответили его бойцы.
– Наша надобность – приказ князя – спокойно сказал Добрыня.
– А если князь прикажет женщин и детишек резать?
– Значит будем резать – пожал плечами Олешко – Потому что тот приказ спасает других женщин и детишек. Наших женщин и наших детишек. Цель оправдывает средства.
Он именно так и сказал и я с удивлением понял, что иезуиты это не орден, а мировоззрение, а их лозунг был в ходу задолго до Игнатия Лойолы.
– Что значит «будем»? – удивился Добрыня – Нам случалось…
– Все, спор окончен – резко, слишком резко, на мой взгляд, прервал его Элияху.
Повторялась старая история о моральных ценностях. Наверное, этот диспут велся с испокон веку, пока не был озвучен Достоевским и сейчас с жаром ведется в Европе. Дилемма о слезинке ребенка – тема вечная, обоюдоострая и обсуждать ее на средневековой киевщине было, пожалуй, рановато. Ничего не поделаешь, придется мне с этими головорезами идти до Заворичей.