– Доктор! Что вы делаете?! – она дернулась, попыталась вырваться, натягивая белые простые веревки, притянувшие ее руки к столбцам изголовья. Язык мой ткнулся в ее губки, раздвинул их, пробрался между ними.
– Что?! – и она замолчала, прислушиваясь к своим ощущениям, часто дыша, успокоив дергавшиеся до того, пытавшиеся высвободиться ноги. Как и во всем другом, имеющем отношение к женщинам, следовало действовать со знанием и упорством. Движения моего языка сохраняли в себе ритм, плавно меняя его, ускоряясь или замедляясь с неторопливой мягкостью. Кружась, выписывая спирали и зигзаги, поднимаясь и опускаясь, пробираясь вглубь до самой плевы, пару раз толкнувшись в нее, он странствовал по девичьим глубинами, начинавшим заполняться смазкой. Не следует верить тем, кто говорит, будто бы у влагалища девственниц другой вкус. Подобные заявления не могут быть ничем, кроме поэтического бреда или стремления выглядеть особенно и чрезмерно порочным. Женщины действительно различаются во вкусе своих истечений, я не встречал двух схожих среди многих десятков, которым оказал подобные услуги, но наличие или отсутствие девственной плевы никак не влияет на то.
Девушка затихла в моих руках, наслаждаясь неожиданной и незнакомой лаской, лишь слабо подрагивая и постанывая, когда мой язык погружался в нее. Губы мои были уже влажными от ее истечений, добравшихся и до подбородка. Настал момент для перехода к следующему и главному действу. Перехватив ее ноги, сжав их посильнее, я провел языком снизу вверх, нащупал им клитор, ткнулся в него, вызвав у нее изумленный протяжный стон и тут же обхватил его губами.
Вопль ее разнесся по всему дому. В некоторых случаях мужья прибегали спасать своих жен и потому возле дверей спальни я оставил Кабросса, способного усмирить даже такого великана, как Иоганн, чему у меня было множество весьма увлекательных наблюдений. Многие годы портовых драк, участие в нескольких войнах и паре восстаний подарили ему опыт, позволявший одерживать верх почти над любым противником в схватке один на один.
Сражаться приходилось и мне. Губы мои обхватили клитор, присосались к нему, а девушка вопила, извивалась, дергала ногами, билась в своих путах, желая вырваться, освободиться, сбежать от подвергающих ее пыткам мужчин.
На мгновение я позволил себе отвлечься от ее отвердевшей плоти.
– Кричи, кричи, милая! Громче! – и снова губы мои сдавили потемневший выступ, приложив еще больше сил и добавился к ним язык, кружившийся вокруг него, вдавливавший, дразнивший, а затем и зубы мои осторожными покусываниями коснулись его и от вопля ее задребезжали зеркала, уверенные в потере для