Ученик паладина сморгнул, и наваждение исчезло.
Книги, впрочем, остались. Некоторые были старинными, в потемневших от времени деревянных и кожаных обложках, некоторые – новодел на плохой бумаге. Одни изумляли тонкой работой – резьбой, отделкой камнями, кожей и тканями. Другие – были просты и аскетичны. Анатомические атласы, справочники медика и коровьего доктора, сборники житейских советов, описания целебных трав, даже какие-то оккультные книжонки… Относящегося к магии оказалось до обидного мало. Так, совсем уж по мелочи: общие собрания заклинаний, единых и одинаковых для всех, рекомендации по образу жизни для друидов, паладинов и големистов в нескольких томах, опять-таки ботанические, зоологические и анатомические справочники (дорогие, с цветными картинками и подробными описаниями лечебных заклинаний). В общем, всё, что можно купить легально в любой более-менее крупной книжной лавке столицы или центра одной из провинций. Ничего запретного, древнего, злобного и невиданного.
Тем не менее, в этом доме явно царил культ книг. Все они, даже самые дешёвые и плохонькие, пребывали в идеальном состоянии. Всеми ими явно пользовались, но пользовались очень бережно и осторожно. Некоторые несли на себе следы до чрезвычайности аккуратного ремонта. Ни единой пылинки, ни единой соринки не лежало на полках, развешанных, кстати, так, чтобы издания ни в коем случае не пострадали от чрезмерного печного жара или брызг воды.
Ничего этого во время утренней атаки Вэл не видел. Вернее, просто не обратил внимания, донельзя смущённый и взволнованный своей миссией.
Дженлейн, не задерживаясь, направилась в спальню. Там, у кровати, ещё несущей на себе следы разыгравшегося сражения, стоял посох. Знаменитый посох чернокнижника, без которого они не в состоянии творить свою злобную магию.
Дерево, отполированное ладонями, казалось почти чёрным. На нём кое-где виднелись тоненькие светлые прожилки, как на мраморе, но живицы он наверняка давно уже не мог выделить ни капли. Венчала посох (Вэл задохнулся, разглядев) рука. Аккуратная такая рука, небольшая, явно женская. Вернее, то, что от нее осталось. Белая кость через полпальца от запястья с необъяснимой естественностью переходила в тёмную древесину. Тыльная сторона ладони аккуратно лежала на самом навершии деревянной части посоха. Ни клочка плоти, ни кусочка кожи или жил не осталось на этой руке – только желтоватые кости, удерживаемые воедино непостижимой силой чернокнижницы. Мёртвые пальцы сжимали гладкий зеленоватый каменный шар размером с кулак. На указательном (о Всесущая, сбереги!) сохранился золотой перстень с весьма недурственным сапфиром. Украшение не болталось, драгоценный камень располагался на положенном ему месте – видимо, его, как и шар, и скелетированную руку, удерживала в единстве с древком какая-то неописуемая магия.
От посоха ощутимо веяло болью и злобой. По крайней мере, ученик паладина мог поклясться, что чувствует даже запах тлена, разложения и гнили, а тёмную ауру видит невооружённым глазом.
Вэл