Бывает порой, в ветреный день дома всё спокойно и приятно, а потом дверь распахивается и внутрь влетает… ветер. Надолго он не остаётся. Но вызывает… беспокойство. Мурдина беспокоила Куиллиама, а ему вообще-то не нравилось беспокоиться. Когда жизнь трудна, нужно радоваться скучной повседневности. Переживания исходят из плохих вещей – упавший со скал человек, вломившаяся в огород овца, помявшая посевы буря. Пастор говорил о «блаженствах неизъяснимых», ожидающих их в Раю: это была его любимая фраза, «блаженства неизъяснимые», но поскольку Куилл понятия не имел, что означает «неизъяснимые» или из чего состоит «блаженство», её смысл от него ускользал. Скучной повседневности ему было достаточно. А потом с лодки сошла Мурдина, и Куилла переполнили блаженства неизъяснимые. Чувства скреблись внутри него, как мышь внутри совы. Может, она и была просто племянницей миссис Фаррисс, приехавшей помочь пастору в школе, но она совершенно не походила ни на кого из людей, которых Куилл когда-либо встречал.
Начать с того, что она говорила. Целыми предложениями! Иногда предложениями длинными, как якорная цепь. Ему приходилось задерживать дыхание в ожидании, когда они закончатся. Народ на Хирте не очень-то разговорчив. Женщины сплетничают, когда работают вместе – размягчают твидовую ткань или потрошат рыбу. Мальчишки болтают и хихикают, меряясь, кто струю дальше пустит. Но в основном рты на Хирте держат закрытыми. Ненароком обронённое слово может обидеть. От холодного ветра больной зуб может сильнее разболеться. Мать Куилла частенько говорила «сказанного не воротишь». И даже преподобный Букан (чья работа как раз заключалась в том, чтобы часами говорить в церкви по воскресеньям) нередко упоминал фразы «нечистый рот» и «молчание – золото».
Но Мурдина говорила со всеми и каждым обо всём на свете. Она даже носила слова с собой – в карманах у неё всегда было не меньше двух книг. Уроки чтения мистера Фаррисса были тревожными, тяжёлыми часами для ребятни с острова. Чтобы прочесть страничку со словами, они напрягали все свои силы – как залезшая на скалу и неспособная спуститься овца. Но потом Мурдина начала помогать мистеру Фарриссу на уроках, и всё изменилось. Буквы встали в ряд. Слова ожили.
Теряя терпение с «А – акула», «Б – Башмак», «В – ведро», она начинала сочинять историю, как Акулы спрятали Башмаки в Вёдра, готовясь пойти войной на Гуг, а Дрозд, Ежевика, Ёрш, Жук и все прочие буквы алфавита служили им пушечными ядрами… Она рассказывала им истории. Она читала им стихи из книг, которые хранила в карманах.
Ещё она пела: колыбельные, плачи и песни о любви.
«Вода так широка – не перебраться
И не взлететь – ведь крыльев нет…»
Пастор же всецело одобрял только псалмы. Он мог вытерпеть колыбельные и рабочие песни. От песен о любви он содрогался.
Ещё Мурдина смеялась, показывая ветру свои идеальные белые зубы и нисколько не страшась зубной боли. Пастора беспокоил смех Мурдины Галлоуэй.
Но