Раньше, до болезни, все было по-другому: он обожал слушать Машины сказки, играть с ней, засыпать рядом, а теперь его как подменили. Мама это объясняла «отравой», которая накапливалась в его организме, пока не работали почки. «Пройдет, – говорила она, – организм очистится, аппетит появится, щечки зарумянятся, глазки заблестят, и будет наш мальчик лучше всех».
Самым шумным делом в их семье был утренний подъем, а самым тяжелым – отход ко сну. Вечером Витька прятался за диваном, брыкался и ни в какую не хотел натягивать пижаму, чистить зубы и укладываться в постель. Маша и мама носились за ним по квартире, а потом вдвоем устраивали «большой театр» с песнями и плясками, сказками и прибаутками, чтобы хоть как-то его успокоить. Ровно та же картина, только с истерикой: «Не хочу в садик, не пойду! Там все плохие!» происходила утром. Нервы мамы были на пределе. Маша это чувствовала, но вот злиться по-настоящему на Витьку не получалось. Его лукавая физиономия, рыжие пружинки волос и яркие актерские способности заставляли покатываться со смеху не только ее:
– Чистый клоун у вас растет, – посмеивалась соседка, удерживая на поводке заходящегося от лая щенка. – Я уже сама не понимаю, кто лает – ваш Витя или мой Тема. Вы слышали? Ваш один в один копирует моего… умора!
Маша слышала, и не раз. Ей даже казалось, что Витя делает это не по своей воле. Вспоминая лающего мальчика из «Старика Хоттабыча», она с тревогой смотрела на брата, но думала, что он, скорее, похож на Кая, у которого в глазу застрял кусочек кривого зеркала. Ей самой очень хотелось походить на Герду, но на картинке в книге Герда была золотоволосая красавица, а Маша – обычная девочка, бледная, коротко стриженная, с большим ртом и глубоко посаженными глазами странного цвета. Мама называла их «камуфляжки», а бабушка – «червивой антоновкой». А на самом деле они были прозрачно-зелеными с коричневыми крапинками, только вот Маше хотелось иметь ярко-голубые, как у нарисованной Герды.
Через месяц Маше исполнялось двенадцать, ей не нравилось это число. Лучше бы так и остались две единички – две остроносые палочки, два вязальных крючочка. Они цепляли глаз на каждом шагу: на циферблате электронных часов, на таймере плиты или стиральной машины. Посмотришь, а они тут как тут. Почему цифра 11 выскакивает именно в тот момент, когда о ней подумаешь, а может, это игра?
– Тогда, чур, я первая, – загадывала Маша. – Время, остановись! Если заставить часы замереть, значит ли это, что время тоже остановится и мне всегда будет одиннадцать?
Однажды Маша решилась на эксперимент. В тот вечер на улице творилось что-то невообразимое. Ветер завывал под окнами, как стая волков, швырялся ледяной крошкой, валил на землю отяжелевшие от мокрого снега деревья. Маше не спалось. Рядом с диваном на журнальном столике лежал телефон, который мама забыла поставить на зарядку. Она уже час укладывала Витьку. Бывало, что в процессе укачивания мама сама засыпала на Машкиной кровати в детской, тогда Маше приходилось укладываться спать