той страны, в которой должен был наступить коммунизм, но в новом веке и тысячелетии произошло невероятное – поселок не только возродился, но и стал местной ривьерой, куда устремились дачники и большие деньги.

      Глава четвертая

      Витя резко проснулся, словно его ущипнули, и тут же принялся крутиться юлой. Запрыгнул на диван, с дивана на стул, а со стула на стол и, как с трибуны, заорал:

      – Слушайте все! Я знаю, что мы должны найти!

      – И что же? – устало спросила Маша.

      – Мы должны найти наши подарки!

      – А чего их искать? Сам же сказал, что они в доме лежат. Мы еще кое-что должны найти, но ты не сказал, что именно.

      Витя слез со стола и заговорщически зашептал:

      – Искать надо не что-то, а кого-то. Он решает, кому жить, а кому умирать. Чем больше вокруг умрут, тем он сильнее. Во как!

      Маша удивилась и тоже почему-то перешла на шепот:

      – А ты знаешь, кто это?

      – Не знаю. Он тот, кто решает. Мы его найдем и будем вместе решать.

      – Еще чего! Думай, что говоришь. Тоже мне, Господь Бог нашелся, – разозлилась Маша, – объясни толком. Ты помнишь хоть слово из того бреда, что час назад нес?

      Витя собирался опять надуться, но вместо этого, выпятив живот, проследовал на кухню доедать клубничное варенье. По пути он бурчал: «Господьбог, господьбог… Сами выдумали, потом сами запретили, а теперь опять разрешили и носятся с ним. Лучше бы Супермена назначили на его место».

      Маша расхохоталась:

      – Какой же у тебя компот в голове!

      – Это сейчас у всех, – серьезно ответил Витя, облизывая ложку с последними каплями варенья. – Мысли путаются от информации. Дай еще варенья.

      – Лопнешь. Пошли гулять.

      За окном неожиданно полил дождь – настоящий, почти весенний, без мокрого снега и надоевших ледяных колючек. Маша слышала его густой шум, хлюпанье труб, шуршание шин по мокрым мостовым. Ей хотелось поскорее выскочить на улицу, пусть промокнуть, но вдохнуть запахи проснувшейся весны.

      – Витя, ну сколько можно? – подгоняла она брата. – Что ты возишься? Разве нормальный человек может полчаса шнуровать ботинок? А знаешь, почему так? Потому что думаешь совсем не про шнурок, а про бог знает что.