– Мне известно, что Аритомо-сэнсэй оставил все, чем владел, вам, судья Тео, – замечает Тацуджи.
– Вы послали мне вот это, – я кладу на стол деревянную палочку.
– Вы знаете, что это такое?
– Это держатель иглы для татуировок, – отвечаю я. – Ими пользовались до того, как татуировщики перешли на электроиглы.
– Аритомо-сэнсэй создал совершенно иной вид живописного творчества, тот, который он никогда не раскрывал публике. – Тацуджи берет держатель. У него тонкие пальцы, маникюр. – Он был мастером хоримоно[29].
– Кем-кем? – спрашивает Фредерик, рука которого с чашкой чая застывает на полпути ко рту. Рука слегка подрагивает. Когда же я стала замечать все эти мелкие признаки старости у окружающих меня людей?
– Аритомо-сэнсэй был больше, чем императорский садовник. – Тацуджи большим пальцем поправляет узел своего галстука. – Он был еще и хороти, мастер татуировки.
Я выпрямляю спину.
– Между художником-гравером на дереве и мастером хоримоно всегда существовала тесная связь, – продолжает Тацуджи. – Они черпали из одного и того же источника вдохновения.
– И что же это за источник? – спрашиваю.
– Книга. Роман из Китая, переведенный на японский язык в восемнадцатом веке. «Суикоден»[30]. Когда его опубликовали, он стал бешено популярен.
– Вроде тех штучек, которые неизменно приводят в неистовство ваших школьниц, – бросает Фредерик.
– Куда больше, – говорит Тацуджи и предостерегающе поднимает указательный палец для Фредерика, прежде чем обратиться ко мне: – Я бы предпочел поговорить наедине, судья Тео. Если можно, давайте договоримся и встретимся в другое время…
Фредерик делает движение, собираясь встать, но я, глядя на него, отрицательно повожу головой.
– Что дает вам уверенность, Тацуджи, в том, что Аритомо был мастером татуировки? – спрашиваю.
Историк бросает взгляд на Фредерика, потом на меня:
– Мужчина, которого я когда-то знал, носил на теле татуировку.
Он молчит несколько мгновений, пристально вглядываясь в пустоту.
– Он сказал мне, что ее сделал Аритомо-сэнсэй.
– И вы ему поверили.
Тацуджи смотрит мне прямо в глаза, и я даже вздрагиваю от боли в его взгляде.
– Он был моим другом.
– Тем самым, у которого имелась коллекция гравюр Аритомо? – спрашиваю я.
Тацуджи кивает.
– Вам следовало бы его привезти с собой сегодня.
– Он скончался… несколько лет назад.
На какой-то миг я вижу отражение Аритомо на поверхности стола. Приходится сдерживаться, чтобы не оглянуться и не посмотреть, не стоит ли он сзади, заглядывая мне через плечо. Один взмах ресниц – и он исчез.
– Я согласилась встретиться с вами по поводу ксилографий Аритомо, – напоминаю я Тацуджи. – Они вас по-прежнему интересуют?
– Вы разрешите мне использовать его укиё-э?
– Мы обсудим, какие из