В первый струг загрузили все бочонки с солью, что имелись в запасе – и он отплыл обратно в залив, второй отправился следом уже налегке. Тем временем к берегу приткнулся третий – и к нему тоже выстроилась череда баб с лукошками и ведрами. Мужики-то в большинстве на берег ушли, там разделкой и погрузкой занимались.
Потом был четвертый струг, и пятый, и шестой. Ночь выдалась ясной, лунной, и потому работа продолжалась и на острове, и на берегу. Только на рассвете, уже после третьей ходки, струги наконец вернулись домой, торжественно выгрузив один за другим двенадцать свежих бивней, а сверх того – шесть огромных мохнатых шкур, каждой из которых можно было накрыть любой струг целиком, да еще и края до воды свешиваться будут.
– Гуляем! – решил атаман Егоров, понимая, что после такого напряжения людям нужен отдых. – Ганс, бочонки с брагой у нас еще остались? Тащи все! После такой охоты и повеселиться не грех!
– Ура-а!!! Любо атаману! Гуляем! – оживились ватажники.
– Может, пусть лучше сперва выспятся? – с сомнением переспросил немец. – Они же с устатку по паре ковшей выпьют, да и сомлеют!
– Вот пусть выпьют, да и отсыпаются, – так же тихо парировал атаман. – С хорошим настроением, да побыстрее…
– Понял, герр атаман, – кивнул Штраубе. – Сей минут исполним.
Вскоре крупные темно-красные куски товлынгова мяса, нанизанные на длинные вертелы, уже жарились у длинных очагов, роняя на угли капли янтарного жира, тут же вспыхивающие синими огоньками, источая сочный едкий аромат, покрываясь шипящей коричневатой корочкой. Казаки и полонянки, смеясь, по очереди черпали сладкую пенистую брагу из трех бочонков, поставленных у стены внутри загородки.
Посреди этого веселья только Маюни бродил с тревогой во взгляде, заглядывая в лица пирующих ватажников, заворачивая в двери башен, пристроек. Когда он направился к люку в подклеть, его нагнала Митаюки, положила руку на плечо.
Шаманенок развернулся, поморщился, отступил на шаг:
– Чего тебе надобно, ведьма?
– Перемолвиться хочу.
– Не о чем мне с тобой говорить, отродье трупное!
– Вот как? – Юная чародейка прикусила губу. – Ну и пропади ты пропадом! Сам Устинью свою ищи!
– Что-о?! Стой, ведьма! – кинулся к Митаюки остяк. – Что ты с ней сделала?!
– Не я сделала. Это Настя, жена атаманова, про нее слух дурной пустила. Вот Устинья и не снесла…
– Ты лжешь, проклятая ведьма!!! – ткнув в нее пальцем, с ненавистью прошипел Маюни. – Твой язык есть гниль навозная, твои речи поганы, как тухлые потроха, в каждом слове твоем вонь и мерзость!
–