Марков немного согрелся, перестал лихорадочно трястись, жадно схватил кружку с чаем, в который Оля добавила малинового варенья, хлебнул, обжёгся и зашипел. Оля принесла из дома миску с оладьями, села напротив него, положив свой узкий подбородок на переплетённые пальцы рук, и с задумчивой грустью стала наблюдать за своим дружком. Потом неожиданно спросила:
– Коля, ты зачем в пруд полез в такой холод?
– Захотел тебе цветов нарвать, – нехотя ответил Марков, нахмурившись, и со вздохом добавил, – красивые они. Подарить тебе хотел… Ты тоже, стала красивая, а я – скоро уезжаю…
Оля внимательно его рассматривала, словно впервые видела, потом грустно улыбнулась и произнесла задумчиво, тихо, будто бы сама с собой заговорила:
– Колюшка, был бы ты мне ровесник, ну, хотя бы, на годок меня помоложе…
– И что бы тогда было? – уставившись в сторону, пробормотал Марков.
– И было бы всё по-другому, – загадочно произнесла Оля, усмехнувшись так, словно бы знала что-то, что Маркову знать ещё рано, по его малолетству.
Затем она легко подняла со скамейки своё гибкое, сильное тело, подсела к нему на кровать, обняла за закутанные в кусачее одеяло плечи, притянула к себе, поцеловала в щёку и ласково провела своей твёрдой ладошкой с длинными, крепкими пальцами, по его лицу.
Марков застыл в немом удивлении и восторге, с бешено колотящимся сердцем. Такого он никак не ожидал, и такого с ним ещё в жизни не случалось.
– Оля… – хрипло произнёс он.
– Что?
– Когда я вырасту – обязательно приеду за тобой…
Оля рассмеялась, оборвав:
– Я на следующий год школу заканчиваю. Поеду поступать в педагогический институт. А тебе ещё – учиться в школе четыре года, да потом в армии служить…
– Два! – отрезал раздосадованный Марков. – После восьмого класса я в мореходку поступать поеду, в Таллинн. Там у моей матери родня!
Оля грустно посмотрела не него, снова обняла за плечи, притянула к себе, и прошептала на ушко, жарко выдохнув:
– Вот тогда и поговорим, когда свою мореходку окончишь… А пока – ты мне просто братик. Младший братик…
Всё это снова с неизвестно, почему возникшей тоской, вспоминал Марков через тридцать с небольшим лет, когда ехал в родной город. Надо было принять в дар домик в деревне, который бабушка завещала его отцу, вместе со скромными сбережениями, часть из которых