С 2017-го года регулярно публикуюсь в литературно-художественном журнале Центрального Черноземья «Петровский мост». Контракта с данным издательством у меня нет. Печатаюсь бесплатно, два-три раза в год. Все произведения, подборку которых я направляю в ваш адрес – написаны мной, и я гарантирую свою авторство. Мои контакты: тел. 8 920 519 14 21. Электронная почта: [email protected]
ДОМИК, ОКНАМИ В САД…
1.
Умерла бабушка… Сухонькая, подвижная, работящая старушка, вечно о чём-то хлопотавшая, почти не знавшая покоя в своей одинокой, вдовьей жизни. Успокоилась. Теперь отдохнёт, получив от Отца Небесного за все свои горести и невзгоды утешение и покой. Хотелось в это верить. Остался сиротой её домик в селе, где она родилась и прожила всю свою долгую жизнь. Ни высокий, ни низкий, из красного кирпича, на несокрушимом каменном фундаменте, построенный ещё до революции бабушкиным дедом – известным, тогда, на всю округу кулаком и мироедом, для бабушкиного отца, который пожелал отделиться. Уютным и добрым был этот домик на самой сельской окраине, у пруда. Два окна одной комнаты выходили на улицу, во времена детства Маркова ещё оживлённую, а окна второй – в сад, тоже старый. Яблони, сливы и вишни, посаженные Марковым-отцом задолго до рождения сына, выросли и окрепли, и были необыкновенно хороши весной, убранные нежным, праздничным цветением, летом, даря тень и прохладу от жары, и урожайной осенью, когда ветви сгибались, а иногда и обламывались под тяжестью плодов. Вокруг деревьев разрослась густая, шелковистая трава, казавшаяся ранним летним утром покрытой серебристым тончайшим налётом – от выпавшей росы, предвещавшей чудесный денёк. За садом тянулся бесконечный огород, где бабушка с помощью своего сына и внука высаживала весной всё необходимое для деревенской жизни…
В день смерти бабушки Марков был в рейсе. Болтала его тяжёлая и высокая студёная волна на норвежском геологоразведовательном судне в северных широтах, в районе Шпицбергена. Когда принесли полученную с берега радиограмму со скорбным сообщением, Марков отдыхал в своей каюте, после вахты. От родного города и от бабушкиного села, его отделяли тысячи морских миль…
Бабушку Марков очень любил. Больше, чем собственную мать – женщину вздорную, эгоистичную, злую и, в тоже время, какую-то жалкую, неприкаянную, оттого, видимо, и вымещавшую свою злобную неприкаянность на окружающих, и на нём самом, когда он ещё был ребёнком, и на его отце – человеке безответном и мягком.
Бабушка осталась одна в большом, разбросанном и многолюдном селе. Все её близкие родственники были, или сосланы и безвестно пропали во времена коллективизации, или погибли на войне. Только дальние, как она говорила: седьмая вода на киселе, имелись и те – погибшего на войне мужа, деда Маркова. Их не тронули потому, что они были беднотой.
Марков любил те места и тосковал по ним, когда был ребёнком, и, уже повзрослев. И постоянно его туда тянуло, во сне снилось часто: лето, вольные, неохватные просторы за селом и сизоватая, зыбкая стена леса вдали. Обширный, глубокий пруд, прямо под огородом, который в жаркие дни заманчиво и маслянисто поблёскивал на солнце своей темной водой, в пучину которой с величайшим наслаждением и восторженными взвизгами прыгали с деревянных мостков ватаги ребятишек: и местных, и приехавших отдохнуть на лето. А те, кто посмелее – хватались за палку «тарзанки», привязанную скрученными ремёнными вожжами к могучему суку вековой раскидистой ивы, величаво возвышавшейся на обрывистом, глинистом берегу. Раскачивались и, испустив победный вопль, летели раскоряками в воду, сотворив вокруг себя, в момент приводнения, взрыв искрящихся брызг и взбитую, словно сахарная вата, белую водяную пену.
Сказочные были времена, с радостями простыми и безотчётными. Проснулся свежим и бодрым, прохладным летним утром – солнце сияет вовсю, сквозь распахнутое окно слышны ликующие летние звуки: писк ласточек, бесстрашно разрезающих пространство, пикирующих к самой воде, домашней живности из хлева и с выгона за огородом, нежный шелест деревьев в большом и ухоженном бабушкином саду за домом – и уже счастье! Но, как же быстро пролетали эти деньки, и надо было опять возвращаться в город, в нелюбимый дом, к истеричке-матери, выслушивать её бесконечные крики и попрёки, ходить в школу, чтобы там зевать на уроках от скуки, испытывая гнетущее чувство неволи. Только математика увлекала Маркова. С первого класса среди цифр, действий, а потом уже и символов, он чувствовал себя повелителем чудесной страны, где подданные его были рациональны и точны, подчинялись беспрекословно его мыслям и воле, выстроившись чёткими колонками на тетрадном листе, побеждённые и укрощённые… И, одновременно, сулящие новые, неразгаданные ещё, тайны.
Ребёнком и подростком Марков был задиристым, дерзким, колючим. Так он ревностно пытался защитить свою ранимую душу, жаждущую простого человеческого тепла и любви, чего ему постоянно недоставало, и, чего, из-за своего норова,