Мы расстались у местного ДО, и хоть вольная у меня до двенадцати ночи, я не пошел по трассе к КПП, а тайными проулками пробрался к пролому в заборе со стороны автопарка. Проломом пользовались все, это был самый короткий путь, прямо от ДОСов, дабы не обходить бесконечный забор. Просочившись мимо крайнего дома, подсветившего мой путь окошками потусторонней жизни, я на минуту остановился у чернеющего проема, чутко вслушиваясь в темноту. Ничего не выдавало чужого присутствия. Я, конечно, не думаю, что Пургин такой идиот, чтобы торчать в казарме до ночи с целью уличить меня, но береженого бог бережет.
Достаю из кармана предложенное Светланой ноу-хау. Маленькая, плоская, круглая баночка красного цвета, с золотой звездой на крышке. Меновазин, или попросту «вьетнамская звездочка». Отковыряв крышку, черпаю мизинцем, густо намазываю в глубине носа и несколько раз глубоко вдыхаю. Теперь наличие алкоголя в организме может определить только медэкспертиза, легкие впитывают резкий аромат бальзама и на выходе невозможно понять происхождение запаха. Стою еще пару минут, наслаждаюсь свободой, не отрывая взгляда от мерцающего огнями ближайшего ДОСа. Наконец решительно проваливаюсь в черную дыру, мгновенно растворяясь во мраке полковой территории.
Судьба моей неожиданной знакомой сложилась трагически. Она вышла замуж за офицера, у которого после афганской контузии развилась серьезная эпилепсия, а сама через несколько лет неожиданно умерла от острого лейкоза после рождения второго ребенка.
Я без труда проник в казарму, дневальный на тумбочке подтвердил предположение об отсутствии комбата. Горелый с Большим не спали, ждали меня. Я высыпал из кармана несколько шоколадных конфет.
– Пил? – спросил Серега, с любопытством наблюдая за моими неуверенными движениями.
– Вообще ни грамма, – честно соврал я.
– Да ладно, мотаешься как шланг, и глаза… – вступил в диалог Большой. – А ну, дыхни!
Я с готовностью дунул в каждое лицо загадочным выхлопом.
– Слушай, ни хрена не пойму, чем пахнет, – констатировал Горелый.
Ноу-хау работало.
Наступило утро. Под гомон пробуждающейся казармы я продрал опухшие глаза. Мимо, по центральному проходу, с полотенцем на шее шел Шура Молодцов.
– Леха, день минус! – радостно сообщил он, отбросив в прошлое еще одни сутки нашей постылой службы.
Последнее время он таким образом держал меня в курсе. Срок нашего долга Отчизне неумолимо сокращался. Вскоре к нему прилепилось его же выражение, и в историю второй батареи он вошел как «Шура-минус».
После