– Ну ладно, ладно… – обрывает Горелый его служебное рвение. – У тебя что, розочкой что ли?
Хусанов радостно кивает.
– Ну не хера себе! Покажи.
Тот начинает мяться и опять что-то булькает на своем синтезированном языке, из которого я с трудом разобрал исковерканное слово «нельзя» и еще что-то в этом роде.
– Чего? Че ты ломаешься, как целка? Показывай давай! – мгновенно утратил терпение Серега и уже более миролюбиво добавил:
– Здесь все свои…
Вздрогнув, Хусанов закатил к потолку глаза, видимо позиционируя таким образом свое отсутствие при данной процедуре, и стал неуверенно расстегивать ширинку. В душе моей на мгновение поселилось сомнение в том, что ему удалось до конца разобраться в теме нашего разговора, но любопытство взяло верх и два крепких сержантских затылка сблизились в томительном ожидании.
Через несколько секунд взору нашему явился небольшого размера пенис, отличающийся от среднестатистического славянского варианта, пожалуй, лишь непривычной смуглостью да традиционным мусульманским обрезанием. Два исследователя, пораженные вирусом рецидивирующего естествознания, склонились перед разверзшимся солдатским гульфиком для более детального изучения редчайшего экспоната. Прошло секунд пять, и Горелый, уже в который раз за сегодняшний вечер, озадаченно констатировал:
– Хер как хер…
А низ моего живота сковал подкативший приступ неудержимого хохота. Хусанов же, опустив руки по швам и предоставив нам полную свободу осмотра своей реликвии, продолжал смотреть в потолок, демонстрируя всем своим видом целомудренную покорность. Интересно, что он думал в этот момент о двух странных русских сержантах, проявивших вдруг неожиданно глубокий интерес к его скромному азиатскому достоинству. Со стороны мы, возможно, напоминали добрых военных урологов, проявляющих трогательную заботу о подчиненном. Прошло несколько мгновений, надежда на чудо улетучивалась, а Серега уже наливался малиновым гневом.
– Ах ты, гнида! Ты что же, гад, наобещал, а теперь нам с сержантом Ереминым своим хреном копченым в лицо тычешь?
И так и не распознав до конца загадочной русской души, Хусанов с тихим стоном стек на пол по наклонной дверце оружейного шкафа. Я же уже заваливался с лавки на пол, не в силах больше сдерживать рвущиеся наружу рыдания, краем слезящегося глаза заметив, как присоединяется ко мне согнувшийся пополам Серега, загоняя приходящего в себя узбека в полную прострацию.
Через два дня в дивизию приехал командующий округом. Казармы надраили, полы натерли, в санчасти выдали новую робу. В столовой на один день заменили посуду новой, невиданной доселе, пластмассовой. Наряд же обрядили в фартуки и колпаки. В первой показательной батарее все выровняли по нитке, отбили кромки и подушки и спали на табуретках и полу на случай внезапного появления высоких гостей. После завтрака личный состав разогнали по окрестным лесам, дабы бедолаги курсанты не шокировали своим видом пекущееся об их счастливой службе