– Сия похвала относится и к командиру! – сказал Константин, повернувшись к Уварову.
– Мерси боку, Ваше Высочество! – последовал ответ.
– По-русски, Уваров, по-русски! – с укоризной потребовал Великий Князь.
– Большущее спасибо, Ваше Высочество! – тут же поправился Уваров.
– Бонапарт опять сжёг наши корабли! – подал голос Голицын.
– Да, я слыхал! – ответил Уваров.
– Мирные, купеческие! – уточнил Константин Павлович.
– Молодец против овец! – уверенно расправил плечи Уваров. – Ничего, сколько верёвочка ни вейся… На поле брани посчитаемся!
– Думаешь, будет война? – спросил Великий Князь.
– Только она сможет этого выскочку на место поставить! – не раздумывая, заявил Уваров.
– Такого поставишь! – усомнился Голицын. – Фаворит фортуны!
– Мы с ним о мире переговоры ведём, – напомнил Константин.
– Си вис… пацем… Так, кажется?
– Да, – ответил Голицын. – Si vis pasem, para bellum. В древнем Риме так считали.
– И правильно делали! – согласился Уваров. – Хочешь мира, готовься к войне!
Великий Князь обернулся к Голицыну:
– Как ты его назвал?
– Кого? – не понял князь.
– Узурпатора. Фаворит…?
– Фаворит фортуны.
– Хорошее прозвище! И не только для Бонапарта.
А марширующий полк грянул строевую песню.
В гостиной дома княгини Голицыной кипела работа. Горничные, камердинеры, истопники и прочие слуги, исполняя волю барыни, меняли занавески, скатерти и дорожки. За происходившим присматривал Панкратий Быков. Он сидел за столом и читал принесённую секретарём газету:
– И этот Гаэтано Пекчи объявляет, что цена за вход сбавлена!
– Как хорошо! – обрадовалась горничная.
– Надо сходить, – пробасил пожилой истопник.
– У того же Гаэтано Пекчи, – продолжал читать Панкратий, – «продаются за сходные цены две фуры немецкого фасона, коляска и шесть алебастровых колонн, выкрашенных под мрамор».
– Колонны – это в имение! – предложила одна из девушек, снимавших с окон занавески.
– Дальше, дальше читай! – подал голос камердинер княгини.
– «Один молодой человек, знающий говорить и писать по-немецки, по-английски и по-французски…»
– Ого! – отозвалась девушка, менявшая абажур.
– С любой немкой или француженкой может шуры-муры заводить! – добавила вторая.
– У нас своих девок – пруд пруди! – высказалась третья.
– Цыц! – с улыбкой приструнил работавших Панкратий. – Дальше слушайте! Этот молодой человек ещё и «играет на флейте, скрыпке, фортепиано и умеет рисовать».
– Есть же умельцы! – с завистью воскликнул истопник, выносивший скатанную дорожку.
– С таким не соскучишься! – радостно отозвалась снимавшая занавески.
– Концерты б играл! Как в театре! – мечтательно произнесла другая.
– А он, – продолжал Панкратий, – «желает определиться в господский