– Ну, а я вам про что. Умерла при родах. А Вадим Семенович пьёт и ещё требует, чтобы я ему за водкой ходила. Теперь вы приехали, очень хорошо, я увольняюсь.
– Подождите.
Но нервной девушки и след простыл. Катерина стояла на пороге собственной спальни и не знала, что делать.
Малыш плакал жалобно и пронзительно. Душа ещё не умевшая разговаривать беспрестанно просила о помощи. Катя подошла к кроватке и взяла его на руки. Маленький комочек такой нелегкой судьбы вздохнул с облегчением. Женщина подумала, а вот как бы так могло случиться, чтобы это она, как-будто сама родила его. Какое это, наверное, счастье?!
Господи, какая эта великая малость и милость, не уготованная в этом мире для неё.
Слезы текли, прокладывая в тишине тоненькие ручейки по щекам. А малыш, прислонившись головкой к её груди, затих, затаился и успокоился. И ей показалось, что, наверное, она смогла бы полюбить его, маленького и беззащитного, в первый миг своей жизни осиротевшего. А если нет, то хотя бы сегодня, хотя бы сейчас она поможет ему выжить в этом суровом земном мире взрослых людей, в котором уже не принято и не по правилам взывать о помощи.
Читал в Дивеевском монастыре письмо Батюшки Серафима император Николай II. Старец написал его ещё при жизни и запечатал обычным хлебом. Велел передать письмо царю, когда тот приедет. Как и было предсказано, Николай II святого в живых не застал. И через семьдесят лет после его кончины горько плакал над посланием святого Старца. Что было в том письмо, останется тайной.
Всё царственное семейство во главе с государем приехали в Дивеево, с молитвой прошли по канавке, посетили блаженную Прасковью Ивановну, как её называли Пашу Саровскую. Они пришли в её маленький домик, который она величала пустынькой. Комната была наполнена куклами, с которыми блаженная играла, иносказательно рассуждая. По рассказам очевидцев тех лет Прасковья Ивановна велела всем выйти, оставив в пустыньке только государя с государыней. И поведала им о тех ужасных событиях, которые ожидали Россию в будущем, о падении династии Романовых, о пролитой людской крови, о поруганной вере. Как возможно было поверить в такое в то время, в самом начале XIX века, когда российский царский двор был самым блестящим в Европе? Императрица Александра Федоровна от услышанного чуть не лишилась чувств и еле слышно прошептала: «Я вам не верю». На что блаженная Паша Саровская достала из сундука кусок красной холщевой ткани и подала его государыне со словами: «Вот, возьми, твоему сынишке на штанишки. Когда родится наследник, тогда поверишь».
Спустя годы Прасковья Ивановна клала поклоны перед портретом государя как перед иконой. Келейницы удивлялись этому и спрашивали её: «Мамашенька, что же ты так на государя молишься, он же ещё живой?». А она им отвечала: «Глупцы, он выше всех царей будет».
Перед самой своей кончиной, прожив сто двадцать лет, в сентябре 1915 года Прасковья