Купил еще буханку хлеба. Всего проел уже на хлебе около 1500 руб. Денег больше нет. Жить не на что. Могу считать, что за эти 1500 руб. я купил себе жизнь. Я спас себя. Чувствую себя хорошо. Силы восстанавливаются.
11 марта 1942 года
Заболел 8 марта. Будучи дежурным по цеху, я почувствовал себя слабо и очень скверно. В 9 [часов] вечером была температура 39,2. Всю ночь мучил понос. Пытался вынести болезнь на ногах, но почувствовал свое бессилие. Сегодня большой упадок сил (температура 35,1). Пошел к врачу. Доктор Панина выдала бюллетень и, кроме сухарей да рисового отвара, есть ничего не велела. Интересно, откуда сейчас я могу достать рис или тех же сухарей? Вот формалисты-лекари. Их дело сказать да написать, а лечиться все же изволь сам. Раз так, значит, буду лечиться своими средствами.
19 марта [1942 года]
Выписался с бюллетеня. Хотя и очень слаб, но решил идти в цех. Работал хорошо, чувствовал себя нормально.
20 марта 1942 года
Сегодня у меня выходной день. Выходной для меня, как правило, день голодовки. Обедов в 40-й столовой не дают (нет прикрепления), и приходится жить на сухомятке. Но сегодня я не голодаю. Сыт, как говорят, по горло. В переводе на рыночные цены я проел:
хлеба 2 кг – 600 руб.
масла 200 г – 300 руб.
песок 300 г – 300 руб.
Итого 1200 руб. за один день.
Вот сколько стоит человеку жизнь и как можно быстро разбогатеть, будучи шкуродером. А шкуродеров развелось последнее время очень много и торговля с рук процветает не только на рынках, но у каждого магазина и даже на площади Ржевке.
21 марта 1942 года
Погода ужасная. Ветер, вьюга да ржавый мороз. Несмотря на солнце, невозможно идти, не укутавшись и не подняв воротник.
Такую погоду впору иметь суровому январю. Вот это март, черт бы его побрал.
Получил от жены письмо, она его написала 18 февраля. Ей стало известно, что жизнь в Ленинграде связана с большими лишениями, я ей об этом не писал. Да, Граня, если бы ты могла (и была способна) почувствовать, как я борюсь за жизнь, ты бы никогда не захотела отравить мне хотя бы одну минуту этой жизни. А ведь в самые суровые, в самые тяжелые минуты я и во сне, и наяву был только с вами, только, Граня, с тобой. Только теперь, Граня, понял, как я тебя люблю. Как привязан к тебе.
29 марта [1942 года]
Ночь сменилась ужасным днем. С вечера противник начал обстрел района, нащупывая наш завод. Снаряды рвались все ближе. Будучи дежурным по цеху, выставил около зданий посты, проверил маскировку и под утро лег спать. Стрельба продолжалась.
В 6 часов 15 минут раздался ужасный взрыв[25]. В конторе вылетели стекла, сорвало рамы, двери разлетелись в щепки. Я остался невредим. Взрывы, сотрясающие землю, повторились несколько раз. В направлении пятого завода поднялся столб огня и дыма. Распорядился о выводе людей и обошел цех и был поражен масштабами разрушений.
В 10 часов, получив разрешение на час сходить домой, я воочию увидел кошмарную картину, которой не мог даже вообразить. Всюду раненые