Уговорил мать срочно перебраться, захватив ценные вещи, к Добычину и там остаться несколько дней.
В 9 [часов] вечера направился к Смольному. Выстрелы раздавались все чаще. Только успел пройти сталелитейный цех, находившийся рядом с улицей, как раздался взрыв. Разворотило всю мостовую и заводской забор, цех остался невредим.
На трамвайной остановке собралась толпа с узлами и чемоданами. Все стремились перебраться в Петроградский район. Трамваи задерживались. Дошел до Смольного пешком.
Ноябрь [1941 года]. Это рассказала мне мать одного моего товарища.
«Я возвращалась из Володарского райисполкома, еле передвигая ногами, думала: вот дойду до магазина и куплю себе хлеба. Страшно хотелось есть, нет, не есть – жрать. Казалось, съела бы любую пищу.
Впереди меня так же медленно шел молодой человек. В его обессиленной походке чувствовалась большая усталость. Он был хорошо одет: кожаное пальто, фетровые бурки, котиковая шапка. Наблюдая за его движениями, я перестала следить за своими переживаниями. Человек дошел до столба, прислонился к нему спиной и секунду спустя пополз вниз.
Я подошла к нему:
– Вставайте, гражданин.
Он безразлично взглянул на меня:
– Не могу подняться. Не ел уже два дня. Потерял карточки.
– Поднимайтесь, возьмите себя в руки. – Подняла его, взяла под руку, потащила. Он немного ожил и даже попробовал пошутить:
– Вы смерть тащите, а не меня.
– Вот дойдем до магазина, – внушаю ему, – выкуплю хлеб, и вы поедите. Хоть всего 125 г, но все же дойдете до дома.
Так шли мы с ним километра полтора. Вот уже и магазин виден. Остались какие-нибудь 30–40 шагов. Внезапно мой спутник осел. Пробовала удержать его, но сил не было.
– Поднимайтесь. Вот уже и магазин.
Мой молодой спутник прошептал:
– Мне уже не нужно хлеба. Я умираю. Большое спасибо вам… Прощайте.
С помощью прохожих общими усилиями втащили его в магазин. Прибывший на место врач развел руками: “Ничем не могу помочь”».
Январь 1942 [года]. На фабрике «Рабочий» много больных. Болезнь эта по-ученому называется дистрофия – этим мудреным словом прикрывают голод и истощение. Но прикрыть голод невозможно, как нельзя, например, скрыть воду в кулаке. А скрывать надо: нельзя допустить паники – одного из опаснейших врагов всякой организации. И партийное руководство, весь актив фабрики знает это. Люди жертвуют собой, но не пускают панику в цеха. ‹…›
В партийный комитет прибежала женщина. Секретарю тов. Глазамицкой она что-то тревожно шепчет на ухо, боясь, что я, посторонний незнакомый человек, услышу. Когда женщина вышла, Глазамицкая рассказала следующее:
«Сегодня на разборке уткá свалилось несколько женщин. Все, что можно было сделать, столовая сделала. Она сознательно обворовала рабочих и упавших подкормила. Сейчас эти женщины лежат в кабинете начальника цеха.
Этот товарищ,