Но частокол из голых тел не мог прикрыть моей стыдливой души, мне казалось, монахини слишком откровенно взывали к мужчинам, лежавшим неподалеку, потому что вдруг начинали, как удивительное растение, тянуться к солнцу, вскакивая вовсеувидение.
Шокированная вкусом моей дикторши к антисоветской экстравагантности, я бежала в глубину нашего номера. Выйдя из повиновения дикторше, я заслужила от нее упрек – если я так страдаю по Волку, то не должна строить из себя девочку, чтобы не испугать его.
И я приняла сакраментальное решение больше не строить из себя девочку. Подойдя к Волку, расположилась на песке рядом с его логовом и расправила вокруг себя юбку из стрекозьих крыльев.
– Волк, Волк, съешь меня, – тихо попросила я.
Но жестокий волчий закон распространялся только на овец, поэтому Волк ответил: глупо утруждать себя поисками пищи за обильным шведским столом. На это уйдет много сил, а результат будет тот же.
Я встала и ушла, оставив вместо себя яблоко. Это единственное, что я могла дать Волку в ответ на его сложную философию духа и плоти. Высокомерный Волк решил не соблазняться и этим.
Вечером у лифта боковым зрением я заметила Волка, притащившего кого-то. Лохматая жертва, добытая в дебрях чужого пляжа, пьяным голосом выдавала… критический разбор его сказки о Картошке, которую любил Герцог!
Я застыла на месте. Застыл растерянно у входа в лифт и Волк. Войди я туда, захлопнулась бы ловушка, и одним нажатием кнопки мы понеслись бы в одной кабине к разным высотам: они – в бар на восьмом этаже, продолжать свою пьянку, я – в преисподнюю пятого этажа, в мой опостылевший номер.
Пришел другой лифт, я села в него. Ровно через мгновение он появился в моей комнате, бормоча о каком-то сердечном препарате для зуба. Я смотрела в окно на море. Он то прикасался к моим волосам, то оказывался на балконе у дверей – метался как зверь в вольере, при этом мягко упрекая меня в чем-то, вероятно, в том, что я так переживаю.
– Одно и то же можно рассказывать по-разному. Им всем я не так рассказываю, как тебе. Что же мне делать с тобой?! Хочешь, я подарю тебе пьесу? Завтра я подарю тебе пьесу! – выпалил он и исчез.
…Я придерживаю веслами лодку, пока старый тбилисский газетчик закидывает в море снасть. Мы качаемся на волнах, рыба плывет в сеть, вечером он будет угощать друзей и женщин жареной рыбой. От блеска моря в лучах утреннего солнца я закрываю глаза и вижу, как плывет к лодке Волк, широко раскидывая руки и охотясь за волной. На морде Волка блестят капли воды, переливаясь радугой. Смеясь, он исчезает в глубине.
Это полусон, здесь нет ни волков, ни акул, никого, кроме нас, и пойманных тонкой удочкой рыбешек. Старый газетчик похитил меня и увез в море, потому что его бесила привычка Волка уходить в сторону от его взгляда в холле, где он, как рыбку из моря, пытался вытянуть из Волка его сущность.
«Почему такие чистые и хорошие девочки попадаются таким стервецам?!»
Совсем недавно в полдневный зной я лежала на кровати и через