– Так уж и что хочешь! Так, то мужиков, а мы кто…
– Тю, дурень. Не пацан я давно! Ага! Сопли подотри. Я, например, точно мужик. Три раза к ней ходил. И сеструху за все места трогал. Вот те крест.
– Брешешь небось. Откуда у тебя самогон… и закусь, если пожрать не на что?
– На пятёрку твою купил, обормот, вот! А за то, что не веришь, цена возрастает вдвое. За тайну зачатия – в три раза. Съел, Фома неверующий!
– Чего так-то. Давай Фроську вдвоём трогать. Самогон и пожрать достану.
– Не дорос ещё. Вот поцелуешь Милку, чтобы все видели, тогда…
– Милку нельзя. Она особенная. Может, я жениться на ней хочу.
– Кто тебе мешает. Теперь и начинай. Подойди, признайся, что влюбился, чмокни… хоть в щёчку, но при всех. Тогда о тайне зачатия поговорим, о Фроське Паниной.
– Гад ты, Суровец! Я думал ты друг.
– Индюк тоже думал. Не друг, а наставник. Кто тебе Эмилию без трусов показал, кто помог родителей разоблачить, кто обо всём про взрослую жизнь рассказывает? Милка и мне тоже нравится. Возьму и влюблюсь. Неделя тебе сроку, иначе я её целовать буду.
– Только попробуй, пристрелю!
– Из рогатки что ли?
Неделю Виталик ходил хмурый, избегал компании сверстников.
– Ладно, – шептал запыхавшийся Генка, вызвав дружка стуком в окно, – не буду в твою Милку влюбляться. Хотел как лучше. Ты же олень, лопух. Упустишь, девка другому дурню достанется. Собирайся, малявка. Такую селяви покажу – закачаешься. Самое то, что ты хотел: тайну так сказать зачатия, под микроскопом. Сам вчера смотрел, чуть глаза не повылазили. Стёпка Силин… а-а-а, это же секретная миссия, тайна века. Будешь много знать – скоро состаришься.
– Денег у меня нет. Борщ тоже съели. Только картоха со шкварками осталась, хлеб и лук.
– Потом, всё потом. Торопиться надо, сам посмотреть хочу. Там такое, как в тевелизоре! Гладиаторы отдыхают. Стёпка с Юлькой…
– Хочешь сказать, ребёнка делать будут?
– Уже, кажись уже сделали одного. Мама дорогая, он её… а она, потом ещё раз. Чего телишься, дурень, без нас начнут, ничего не увидим.
Сердце выпрыгивало из груди, дышать было нечем.
Стёпка целовал подругу взасос, шарил у неё за пазухой.
Смотреть пришлось издалека. Подойти ближе не получалось – опоздали лёжку заготовить.
Хмельной от вседозволенности подросток (Стёпке в осень должно было исполниться семнадцать лет), самозабвенно лабзал Юльку, встав меж её ног на колени. Задрал выше пояса ситцевое платьишко, стянул с неё трусики…
Вокруг, насколько мог видеть глаз, простиралось безбрежное поле подсолнухов, повернувших головки в сторону влюблённой парочки, бабочки, пчёлы и шмели танцевали, кто сальсу , кто танго, птичий гомон олицетворял гимн любви.
Девочка прижала к животу шальную голову друга. Юноша очнулся, вспомнил, что припас букетик разноцветных анютиных глазок, приготовленных для неё.
– Я… я тебя люблю!
– Знаю.
Виталик