«Это только шутка!»
«Но ведь они чуть не спятили!»
«Ба! Подумаешь, дело какое! Зато мы всласть повеселились!»
Королевского прокурора попросили повлиять на отношение Гангерне к юмору, и нашему фигляру пришлось несколько дней провести в кутузке, несмотря на его искусную самозащиту, которая состояла в беспрерывном повторении одной-единственной фразы:
«А здорово я пошутил! Не правда ли, господин судья?»
При всем его тщеславии, Гангерне не может похвастаться всеми своими проделками; есть одна, авторство которой он будет отрицать всегда ввиду того, что ее творцу обещали оторвать уши, если только удастся его найти. Эта проделка, впрочем, была спровоцирована пренебрежением к его персоне в некоем престижном аристократическом салоне. Речь идет ни более и ни менее как об одной известной даме благородного происхождения, которая принимала у себя самые что ни на есть сливки общества славного города Памье.
Среди истинно аристократических обычаев старинного дворянского рода она свято соблюдала, в частности, два: во-первых, никогда не разбавляла приличное общество, которое собиралось в ее доме, людьми сорта Гангерне, а во-вторых, передвигалась исключительно в портшезе с помощью собственных слуг.
Как-то ее пригласили на бал к супрефекту, где присутствовал и Гангерне. В полночь, под проливным дождем, она покинула собрание. В тот момент, когда ее портшез поравнялся с водостоком в виде львиной пасти, который низвергал шумным потоком небесные воды на городскую улицу, справа и слева раздался разбойничий свист, и на дорогу выскочили четыре мордоворота.
Носильщики сочли за лучшее спастись бегством, и, когда благородная дама уже прощалась с жизнью,