Фарфоровые тарелки над ящиком с серебром привлекли внимание Эдриенн, но она не осмелилась их взять. Казалось варварством есть такую заурядную пищу, как консервы с дорогих тарелок с розовым узором. Она вытащила вилку и закрыла ящик.
На скамье рядом с холодильником стоял электрический чайник, а позади – старомодный металлический со свистком. Сперва Эдриенн потянулась за электрическим прибором, но, поколебавшись, пожала плечами и взяла металлический. Девушка убедилась, что внутри только пыль, без пауков – затем вымыла чайник, наполнила его до половины водой и достала один чайный пакетик из кладовки.
Она все же вынуждена была открыть стеклянную дверцу и достать фарфоровую чашку, потому что не смогла найти ни одну кружку. Чашка казалась невероятно хрупкой, и Эдриенн бережно держала ее в руках, пока возвращалась с чайником, вилкой и банкой консервов обратно в комнату отдыха.
В ее отсутствие огонь разгорелся сильнее, но это была не единственная перемена. Миска Вольфганга опустела, а сам огромный серый котяра восседал на ковре перед камином, аккуратно поджав под себя лапы. Повернувшись, он подмигнул Эдриенн, когда та вошла в комнату, а затем вновь отвернулся к огню.
– Этого следовало ожидать, – сказала его хозяйка, усмехнувшись, и опустила драгоценную чашку на маленький круглый столик возле кресла. – Я уже начала переживать, не навредила ли я тебе, притащив сюда, но, видимо, ты уже почувствовал себя как дома?
Одно ухо дернулось в ее сторону, но в остальном существование Эдриенн было проигнорировано.
Над огнем висел металлический прут. Рядом с поленьями Эдриенн отыскала пару толстых почерневших перчаток и использовала одну, чтобы повесить чайник на прут так, чтобы пламя охватило его основание. Затем она откинулась на спинку деревянного кресла, взяла банку сардин и открыла крышку.
Пожалуй, это был самый необыкновенный момент в ее жизни. Она уселась в чужое кресло – то, в котором, до приезда Эдриенн, вероятно, сидел один и тот же человек каждый вечер на протяжении пятидесяти лет – и принялась ковырять сардины серебряной вилкой, тяжелой и настолько вычурной, что она, казалось, могла принадлежать Букингемскому дворцу.
Мягкая пушистая лапа опустилась на ее колено, и, Эдриенн посмотрела в круглые зеленые глаза Вольфганга. Все безразличие исчезло, и выражение его морды превратилось в идеальное сочетание из жалости и обожания.
– Да ладно! – воскликнула она с притворным возмущением. – Ты уже ел!
Пасть кота раскрылась в беззвучном «мяу», а пушистый хвост дернулся.
– Ты растолстеешь, – она достала из банки кусочек рыбы. – Нет, прости, не так. Ты растолстеешь еще больше.
Кот жадно проглотил кусочек, который протянула ему хозяйка, затем облизнулся в ожидании добавки. Эдриенн вздохнула