– Извините, дядя не особо рассказывал про свою деятельность. Были ли у клиники «Луч» дочерние лечебницы?
– Предсказуемая легенда, молодой человек, но с такими вопросами вам лучше обратиться в Криминальное Бюро, – сказал мужчина, выпроваживая гостя за дверь, и добавил: – Браун был заслуженным мастером своего дела, а все остальное меня не касается.
Ким достал фотографию из анкеты.
– Вам знаком этот человек?
Ректор внимательно осмотрел фотокарточку, пододвигая указательным пальцем дугу квадратных очков к переносице.
– Вы отнимаете мое драгоценное время, молодой человек. Вероятнее всего, вы ошиблись. Я работал с Брауном, а этого старика вижу впервые. Освежите свою память на доске почетных сотрудников в коридоре.
Дверь захлопнулась.
– Выходит, в тюрьме сейчас не тот Браун, – проговорил Ким.
– Я вам могу еще чем-то помочь? – спросила девушка, встав из-за стойки ресепшена.
Ким повел на нее тяжелым взглядом.
– Нет, спасибо, я уже ухожу.
Томас Марколо
В списке остался последний пациент – Томас Марколо, находящийся в настоящее время на амбулаторном лечении. К нему и наведался Ким. Он представился репортером. Томас проживал со стариками-родителями, которые приветливо встретили гостя и охотно рассказали, как полгода назад к ним приехал взрослый мужчина, якобы по рекомендации бывших лечащих врачей, и, на удивление родителей, доктор поведал, что заболевание их мальчика можно вылечить по инновационной методике.
– Мы сначала не поверили, но он был не один. С ним приехал молодой крепкий парень, который поведал в видеофильме свои симптомы болезни маниакальной депрессии и панической атаки с паранойей.
– Мальчик Даймон из рекламы?
– Да, точно!
– Хорошо, продолжайте.
– В этом фильме они решали тесты, подобранные по индивидуальным особенностям заболевания. Также проводили восстановительные процедуры и шоковую терапию, после чего он стал самим собой.
– А что им делали?
– Да сейчас разве вспомнишь. Курс за курсом дорогостоящих препаратов за их счет, стимулирование частей мозга нейронным аппаратом «Луч», различные тренинги и физиотерапия. После того как нашему мальчику диагностировали переход болезни в неизлечимую форму, это был наш единственный шанс, понимаете? Что же мы наделали? – Глаза матери затряслись и налились слезами, но не заплакали.
– А можно мне поговорить с Томасом?
– Это бесполезно, он практически не разговаривает, но если вы настаиваете…
Держась за поясницу, отец Томаса закашлял и вышел в другую комнату, а спустя пару минут завел в гостиную парня невысокого роста без признаков самостоятельности. Томасу было тридцать пять лет от роду, но вел он себя как маленький ребенок, каждый раз удивленно, круглыми глазами рассматривал окружающих.