Бланко молчит. Я повышаю голос:
– Теперь ты теряешь время на болтовню. Иди ко мне, Доррос; мы совершим обмен, и с твоими сестрами ничего не случится… По крайней мере, из-за меня.
Доррос идет вперед. Горная тропа широка, как выбор судьбы. Но человек с пистолетом ступает по ней так осторожно, словно идет по натянутому канату.
Он ведет заложника впереди себя.
Я не смотрю на доктора; я не вижу своих солдат, которые выносят из-за скалы драконью пыль. Бочонок такой маленький, что, кажется, поместится в твоем кармане; а еще он черный, как душа человека, прошедшего через войну.
Сгорбленный человек, в темной рясе жреца, выходит на неверный грозовой свет. Эльфы ставят перед ним свою ношу; и он раскрытой ладонью проводит над запечатанной крышкой.
Ее открывать нельзя.
Но я не слежу за этим.
Мои глаза прикованы к Дорросу Бланко.
– Все в порядке, – негромко шелестит жрец.
Он исчезает внезапно, как тень надежды, мелькнувшая перед тобой в темноте.
Бланко толкает доктора Стравицки вперед.
– Мы еще увидимся, офицер, – говорит Доррос. – Никто не смеет угрожать моей семье.
Я молчу.
Реплик у меня больше нет, потому что пьеса отыграна.
Бланко и его бандиты исчезают в темноте, почти так же быстро, как жрец. Черный бочонок они уносят с собой.
Я знаю, что снайперы за моей спиной по-прежнему держат на прицеле тропу – теперь опустевшую.
Доктор Стравицки подходит ко мне; его лицо дрожит, я развязываю ему руки.
– Вы не должны были делать этого, командир, – произносит он. – Нельзя отдавать им это.
– Все в порядке, Эдди, – я кладу ему руку на плечо.
Так я смогу поддержать его, если ноги у него сейчас подогнутся – и в то же время не обидеть лишней заботой.
– Доррос не уйдет далеко; наши люди перехватят его, стоит ему спуститься с отрогов.
В глазах Эдди я читаю облегчение; потом он спрашивает:
– То, что вы сказали ему, командир. О его сестрах. Вы действительно бы сделали это?
Я почти смеюсь – теперь мне можно смеяться.
– Конечно же нет, Эдди. Но я должен был убедить Бланко, что мы не шутим. А он понимает только один язык – язык угрозы.
Последнее слово напоминает мне еще о чем-то. Я поворачиваюсь к небу и щелкаю пальцами.
Темные облака медленно исчезают, и щупальца молний втягиваются обратно в них, под тихнущие раскаты грома.
– Что это? – спрашивает врач.
– Шум далекой грозы; одно из самых простых заклинаний, Эдди. Думаете, ваш командир в детстве прогуливал уроки?
– Но для чего вы это сделали? Понимаю! Чтобы их автоматчикам было сложней прицелиться. Верно?
– Эдди! У вас столько вопросов – вам не кажется, что это я должен расспрашивать вас? Как вас там хоть кормили?
– Ужасно! Знаете, самым страшным во всем этом была кормежка. Они давали мне какое-то отвратительное печеное мясо. Но знаете, что смешно? Они сами его ели! И даже нахваливали!
– Эдди