По мере ухудшений условий быта в 1918–1921 годах, всё меньше людей в России вело личные дневники и заметки. Помимо экономических факторов вроде нехватки бумаги и роста цен на тетради это объяснялось тем, что у людей на ведение дневника попросту не оставалось сил. К тому же страницы дневника превращались в бесконечную литанию бюрократических несправедливостей, горестей и напастей. Для многих авторов эта ежедневная регистрация произвола и унижения становилась эмоционально невыносима.
К примеру, писатель и поэт Андрей Белый жаловался в весеннем дневнике 1919 года, как валился с ног, страдал от ревматизма, мёрз и ходил греться во „Дворец Искусств“.[735] Вскоре Белый решил прекратить записи. Он написал в заключение: „Прекращаю за неимением времени на неё эту жалкую пародию на дневник. 7-го апреля. Жизнь – собачья.“[736]
Миколог Зинаида Степанищева охарактеризовала существование ноября 1919 года следующим образом: „Вот советская булочная – к ней подвезли полок-сани с хлебом, хлеб уже внесён в булочную, на санях остались только крошки, отруби, мука. Пять-шесть человек прохожих поспешно собирают себе в рот эти остатки…“[737]
Несмотря на дифирамбы коммунистическому строю в казённой прессе, никогда ещё слои русского общества не были так похожи друг на друга. Никогда они не были столь уравнены в нужде и страхе. Все граждане как один боролись с голодом, вшами и эпидемиями. Они зябли от стужи, содрогались от бесконечных возмездий и внесудебных расправ.
В послеоктябрьскую эпоху особенно примечателен был феномен выносливости и жизнестойкости населения. Один из мемуаристов, страдающий от хронического недоедания, писал о том, как его удивляла та жизненная энергия и цепкость, которые проявилась у многих людей, даже весьма пожилых и считавших себя „болезненными“. Бывали случаи, когда в условиях вынужденного недоедания людям удавалось избавиться от своих старых недугов.[738]
Публицист С. Н. Трубецкой обратил внимание на то, как удивлялись доктора, когда, нажив в тюрьме воспаление кишок и проболев им, ему всё-таки удалось поправиться. Произошло это без всякой диеты, при ужасной еде того времени, да ещё и в тюрьме. Как заметил сам Трубецкой, профессор Шилов, с которым он разговаривал на эту тему в 1919 году, говорил ему, что согласно научным данным, почти всё население советской России должно было уже вымереть. Трубецкой заключил: „К счастью, как видим, наука тоже иногда ошибается…“[739]
Наука и вправду ошибалась. Люди, прошедшие через голод, отличались редкой приспособляемостью. Впрочем, губительная продовольственная политика Совнаркома, междоусобица и интервенция не оставляли им другого выбора. Неслучайно, по выражению философа Фёдора Степуна, не только верующим, но и неверующим становилась понятной молитва о хлебе насущном, так как вся Россия, за исключением большевистской головки, ела свой ломоть чёрного хлеба как вынутую просфору, боясь обронить хоть крошку на пол.