– Вы зря так волнуетесь. Все будет хорошо.
Марк открывает глаза.
Шикарная дама смотрит на него разочарованно и брезгливо.
– Скажи-ка, милый котик, – цедит она. – Что тебе скажет учительница литературы, если ты выйдешь к доске и вместо нормального ответа примешься мямлить: «Ну короче, Пушкин, – тут дама начала сюсюкать, явно пытаясь изобразить туповатого ребеночка, – Пушкин, типа, написал „Евгения Онегина“, и там у него главный герой, кажется, кого-то застрелил из Калашникова»?
– Какая учительница? – тупо спрашивает Марк. – У нас по литературе Святослав Олегович…
– Неважно! – каркает дама, да так, что Марк подпрыгивает вместе со стулом. – Двойку тебе влепит Святослав твой Олегович, и хорошо, если из класса не выгонит за такую халтуру! Ты даже не делаешь вид, что стараешься! Ты меня должен был успокоить, а я в бешенстве! Почему?
«Потому что ты психованная, вот почему».
– Соберись давай! – гремит дама и вскакивает, едва не роняя кресло. – Работай!
Марк зачем-то хватает со стола свою шапку и, вцепившись в нее дрожащими руками, изо всех сил старается сообразить, что способно утихомирить эту буйную, причем срочно. Хорошо! Хорошо! Вот тебе другая картинка. У тебя не кресло, а целый трон, и ты сидишь – да сядь ты, что ли! – в таком дворце, и ты королева, а перед тобой так и склоняются всякие разные, и все они тебе страшно благодарны за… за все хорошее, что ты сделала, и все тебя любят, и все тебя боятся, потому что понимают, что ты здесь самая крутая. И как ты скажешь, так и будет… Как скажешь, так и будет…
Марку дико холодно, хотя он в зимней куртке. Марка трясет. Он закрывает глаза и сидит так ужасно долго. Потом открывает.
– Вот видишь, – ласково говорит дама. – Можешь же, когда захочешь. А говоришь, нет способностей.
Она удобно устроилась в своем кресле, и глазища у нее больше не сверкают углями, а так, посверкивают, еле теплятся.
– Ничего себе у вас педагогические приемчики дзенские, – сипит Марк. Голос у него – как будто на морозе песни орал.
– А кто тебе сказал, что я педагог? Ты лучше поделись со старшим товарищем – расскажи, как ты это делаешь.
Что ей было рассказывать? Как однажды, когда ему было десять, близнецы так раскричались посреди ночи, что соседи начали стучать по батарее, и папа ходил по квартире, схватившись за виски, и мычал, как от зубной боли, а мама хватала то одного, то другого младенца, но ни один не замолкал у нее на руках? И как Марк пошел к маме и мальчикам, и мама крикнула: «Иди спать, у тебя завтра контрольная!» (как будто тут можно спать!), как взял одного (кажется, Мишку) на руки и начал ему шептать: тихо-тихо, тихо-тихо, а малыш все орал, и тогда Марк зачем-то спросил этого крошечного бессловесного кричалку: «Чего ты хочешь?» И, глядя в багровое перекошенное воплями личико, очень ясно увидел, чего хочет этот запеленатый батончик: чтобы его обняла, прижала нежно к себе спокойная теплая мама, и чтобы