– Снимите свой великолепный мундир, пан Хенрик, а то, не ровён час, из-за ваших эполет угодим в какую-нибудь передрягу. Довольно нам давешнего приключения! – посоветовал не без ехидства Павел и, отхлебнув коньяку, добрым словом вспомнил виконта де Пюибюска, офицера, запасавшего в Смоленске провиант для Великой армии и снабдившего их хлебом и вином. Овса лошадям бережливый виконт, правда, не выделил, ну да уж ладно, о том позаботились люди Сокольницкого.
– Ты прав, пожалуй, – нехотя согласился Кшиштофский, стягивая с плеч синий офицерский мундир польского улана и скидывая с головы конфедератку12. – Сейчас сподручнее быть в партикулярном платье. Для партизан мы русские, а касаемо подлых мародёров… – Бог даст, они нам не попадутся, твои мародёры, ну а ежели что, у нас есть чем угостить незваных гостей, – многозначительно кивая на повозку, где покоились под присмотром потерявшего сон Пахома заряженные фузеи, заметил Овчаров.
– Полагаешь, быть мародёром – привилегия французов? А промеж русских их разве нет?!
– Возможно, и есть, впрочем, как и средь всякой нации, – уклончиво отвечал Овчаров. Ему не хотелось касаться затронутой темы.
– А эти пожары! Ума не приложу, зачем французы жгут русские деревни? Ведь это их завоёванная территория, по крайней мере до заключения мира!
– Это не французы, – усмехнулся Павел. – Жгут русские, чтоб лишь пепел достался неприятелю.
– В Литве, однако ж, всё было по-иному, цивилизованно. Везде порядок, не то что здесь! Прямо-таки варварство какое-то необузданное! – предпочтя пропустить мимо ушей последнюю сентенцию начавшего кипятиться Овчарова, искренне негодовал пан Хенрик.
– Ну, ты, брат, и хватил, право! Литва есть Речь Посполитая, обзови её хоть Литвой, хоть Виленской губернией Российской империи – всё едино. Русь-матушку там у нас мало любят, скорее ненавидят. Я не про жидов13, я про шляхту говорю, что греха таить, сам ведь знаешь. «Сам ведь такой», – хотел произнести Павел, но поправился.
– В час же сей, – вновь вернулся он к своей мысли, – мы на Смоленщине, в коренной, изначальной России. Тут тебе и православие истое, и вера в царя и Отечество всенародная. Вот и палят люди имущества свои, овины да амбары, чтобы ворогу не досталось, а засим трава не расти – будь что будет. Кто в лесу схоронится, а кто и в партизаны подастся, – обуянный патриотическим задором, заговорил он выспренным слогом.
Нежелательных встреч более не случилось, и к исходу дня двадцатого августа они добрались до окраин охваченного огнём Гжатска, занятого французским авангардом. История повторилась. Не успела русская армия выйти из города, как жители подожгли его. Солдаты Наполеона с превеликим