– Даже жаба, которую посылал за мной Яман-баба, небось падала на спуске, и не раз, и то наверняка не выражалась такими непристойными и трудновыговариваемыми словами, как ты, о несдержанная в отрицательных эмоциях!
– Тебе… хорошо говорить, ты… левитируешь. А я на своих двои-и-их… – в очердной раз съезжая на пузе и тормозя копчиком, простонала я. Симурх летел рядышком, изображая дельтаплан, и на мои мучения реагировал скорее удивленно.
Добравшись до очередного поворота, я, кряхтя, с трудом поднялась на ноги, они дрожали и не хотели распрямляться, покрытые ссадинами, как и руки, стертые до кровавых мозолей.
– И все равно та храбрая жаба не позволяла себе жалоб и…
– Так ее бы никто и не услышал! Судя по всему, ей просто некому было жаловаться, бедняжка преодолевала эти немыслимые препятствия в полном одиночестве, – еле отдышалась я и, не удержавшись на ногах, шмякнулась задницей.
Бодрая, ничуть не выглядевшая усталой Акиса смерила меня недоуменным взглядом:
– Что с тобой, о сердитейшая, ножки устали? Ах да, я всегда забываю, что Аллах наделил вас совсем малой силой.
– Хватит меня доставать а?! Не хотела напоминать, но ты сама напросилась, – я была измученной, голодной и, не в силах остановиться, прямолинейно отбрила: – Да, люди слабы, но несмотря на это нас Он любит больше!
Акиса подбоченилась.
– Да ну?! – холодно изумилась она.
– Не помнишь, что он заставил ангелов поклониться Адаму? И про джиннов что-то такое было сказано в Коране… сейчас… в общем, что-то наподобие. И твои собратья тоже были возмущены, но что поделаешь, пришлось послушаться Его приказа и…
Я хотела сказать «начать служить людям», бог именно это повелел джиннам, вспомнить хотя бы биографию Соломона. Но вовремя прикусила язык, иначе бы здорово поплатилась за свои слова. Инстинкт самосохранения меня еще ни разу в жизни не подвел.
– Чего «и…»? – грозно сощурилась джинния.
– И… помогать нам… э-э… из благородных побуждений, как наши старшие братья и сестры. Это ваш возвышенный долг и родственная обязанность…
– Ты права, моя сестра и подруга, – отходчиво кивнула Акиса и погладила меня по голове. Типа как домашнюю кошку или взбунтовавшуюся комнатную собачку…
– Абдрахман, кажется, окончательно сбежал, – сказала я, осторожно переводя тему.
– А что я тебе говорила? Он предатель и разбойник, – не преминула напомнить Акиса, присаживаясь рядом. Пару минут мы молчали, думая каждая о своем. Я – о Мише, хотя появиться перед ним в таком убитом виде – значит потерять любимого. О мыслях джиннии ничего сказать не могу, ее лицо было по-восточному непроницаемо,