Капиталистическая экономия власти способствовала расширению бюрократического контроля над процессами социально-экономической организации в меркантилистских государствах, в XVIII—XIX вв. превзойдя восточные традиционные империи по способности манипулирования институтами своих сообществ с целью их большей доходности. Это было частно-государственное капиталистическое партнерство, одержимое тотальным учетом полезного продукта, чрезмерными военными тратами и централизацией. В дальнейшем учет экономических деяний, здоровья, образования и перемещения индивидов и групп позволил государству воздействовать на каждого человека. Современный тип государственного администрирования вышел из этого слияния бюрократического контроля и частного накопления средств. Цепь финансовых отношений частных лиц укротила Левиафана, сделав его ручным и договороспособным.
Предшествующая традиционная система отношений разводила капитал и власть, в связи с чем централизация выстраивалась вокруг бюрократии и монарха, которые были не в состоянии управлять внешними экономическими отношениями, ограничиваясь посулами и насилием с целью контроля тел и территорий. Капиталистическая гегемония не стремится максимизировать власть или территорию. Она заинтересована в сохранении зависимости участников от своей власти в той мере, в какой это позволяет извлекать прибыль внутри имеющейся институциональной структуры, и централизация власти сообщества подчиняется данному императиву.
Такая форма структурации социальных отношений и вообще важность прибыли наравне с властью сложилась благодаря двойственной организации управления сообщества, исходя из интересов обладателей власти и капитала, как крупных институциональных организаций (государств, деловых предприятий), так и групп частных лиц (монархов, аристократии, бюрократии и буржуазии). Патовая ситуация элит и достижение консенсуса в вопросах управления ограничивали монополизм отдельных групп и расширяли социальное пространство, увеличивая вариативность его возможностей и эффективность принимаемых решений. За счет этого к плодам расширенного участия допускались не только элиты, но и остальная часть сообщества, средний и нижний «классы». Рост доходов позволил им претендовать на расширение прав, и постепенно выстраивалась конструкция политической демократии все большей степени массовости. Элиты неизменно